– Ученым или хотя бы пожарником, – ответил маленький Авгий. – Знаешь, у них такие штуки… Брандес… Брандесбойлеры!
– А я хочу стать бабочкой, – неожиданно заявила Амалия. – Летать среди цветов и показывать всем свои красивые крылышки.
Кажется, Авгий тогда только прыснул со смеха. Однако теперь ему пришла в голову мрачная мысль: а вдруг это она, Амалия? Он попытался отогнать эту странную мысль, но бледная, потухшая бабочка, слегка припорошенная снегом, никак не выходила у него из головы. Смешное детское желание Амалии – стать бабочкой – с каждой минутой навевало все более и более мрачные, совершенно невероятные мысли. А вдруг однажды, как бы в шутку загадав желание под падающей звездой, она легла спать в свою молочно-белую постель в последний раз? Свежая подушка, наверное, так явственно касалась ее щеки, что она должна была запомнить это ощущение. И не потому, что оно было непривычным или странным. Как раз наоборот – мягкое касание кипельно-белой подушки, возможно, стало для нее последним напоминанием о том, что она когда-то была человеком. А наутро, по пробуждении, все чувства вдруг переменились, и перед Амалией предстал совсем другой мир. Выпорхнув в форточку, она устремилась к озеру: ей хотелось лишь взглянуть на него по-новому, проникнуться этим ощущением, а потом вернуться под защиту домашних стен. Ведь озеро, казалось, было рядом. По человеческим меркам.
Одного не учла бедная Амалия – зимой ей не суждено было прожить долго, ведь ее нежные, легкие крылышки не были приспособлены к холоду. Тонкий серебряный налет стал покрывать ее тельце по всей поверхности, рисуя красивые, смертельные узоры. Они медленно сковывали ее движения, словно зажимая в тиски, и в какой-то момент Амалия поняла, что уже не сможет вернуться. А затем она затихла, прильнув к тонкой ледяной пленке озера – сил ползать уже не осталось. Такой ее и увидел Авгий – безжизненной, истонченной до белизны жертвой истового желания. Если это так, если она стала бабочкой и даже увидела озеро – значит, она испытала то, что ни один человек не может себе и представить. Была ли она счастлива? Да, но лишь короткий миг. Хотя о себе он не мог сказать и этого. Стоит ли кинуться в пучину ради призрачного шанса новой жизни, или лучше склониться перед белокаменной стеной обстоятельств, всегда невозмутимой и будто чувствующей правоту? Не этот ли вопрос навеял ему такие сказочные мысли о бабочках и превращениях? Пожалуй, так оно и есть – интуиция подсказывает ему, что не стоит становиться бабочкой. А не то будет страшно. И больно…
Размышляя так, Авгий добрел до родной улицы Прогрессистов. По обеим сторонам из земли вырастали почти что бесконечные в высоту здания, стилизованные под грубые сталагмиты. На одном из них, слева от дверей, на уровне колен среднестатистического пешехода к серой стене присосалась кислотно-малиновая вывеска: «Улитка». Туда он и направился. Пространство в баре было наполнено деревом и грибами – атмосфера, вполне подходящая для улитки. За стойкой, как всегда, стоял бородатый Алик – он скучал и, не замечая Авгия, меланхолично нюхал натуральный гриб, прораставший через отверстие в дереве. Грибница, очевидно, скрывалась где-то под стойкой, за пределами видимости. В помещении, как всегда, стоял терпкий лесной запах – раньше Авгий чувствовал в нем что-то натуральное, аппетитное, но теперь почему-то ему представилась только плесень. Его передернуло, захотелось поскорее уйти, но тут бармен вдруг очнулся и громогласно поприветствовал старого клиента.
– Авгий! Наконец! А я уже заждался. Подходи, садись. Чего стоишь в стороночке?
– А почему нет никого? Я подумал, что ошибся, что бар закрыт…
– Да что с тобой? Ты же знаешь: бар всегда открыт!
– А я разве обещал зайти? – Авгий мутным взглядом осматривал гриб, не понимая, что происходит.
– А как же? Все грозился отмечать сегодня новый статус. Ради такого дела я весь бар в приватный режим перевел.
– А-а, – протяжно произнес Авгий, но выражение его лица нисколько не изменилось, словно смысл сказанного так и не дошел по назначению.
– И кстати, почему ты один? Разве так отмечают?
– Я не отмечать пришел, а поговорить, – после недолгой паузы признался Авгий. – А пустота в баре мне в этом деле как раз на руку. Разговор не для чужих ушей.
– Но рюмка-то в любом деле не помешает, – безапелляционно заявил Алик, наливая перцовочку. Он ехидно улыбался, изредка подмигивая, и, очевидно, еще не догадывался, куда свернет дело: видимо, ему казалось, что затевается какая-то веселая авантюра.
– Пожалуй, не помешает, – согласился Авгий, но сделал это так угрюмо, что бармен насторожился. – Я расскажу тебе все после первой рюмки. Боюсь, когда ты узнаешь об этом, наливать мне больше не сможешь…