— Выглядит хреново, — заметил он паре ученых, которые вытаскивали ведра с водой для анализа.
— Давно уже так хреново не было, — ответил один из них, очевидно очень расстроенный. — Дальше в море немного разбавится, но вопрос — чем? Таким же дерьмом.
— И все-таки, — сказал Джуди, — нам вроде как повезло, верно? В смысле, конечно, не повезло, то есть, ну, вы понимаете.
— О чем это ты, черт возьми? Повезло? Что ты хочешь сказать этим „повезло“?
— Да то, что корабль „Природы“ оказался здесь, когда это случилось. В смысле пропаганды и все такое. Удачное совпадение.
— Что за странный подход! И вообще, кто ты такой, мать твою? Я тебя не знаю. — Ученый повернулся к своему товарищу. — Ты знаешь этого парня?
— Я его знаю.
За спиной Джуди раздался смутно знакомый голос. Повернувшись, он оказался лицом к лицу со старым врагом, с которым впервые столкнулся во время утечки на ядерной станции, когда „Мать Земля“ блокировала район.
— Привет, Пьер, — сказал Джуди. — Как поживаешь? Опухоли не появились?
Человек по имени Пьер не был настроен на обмен дружескими воспоминаниями.
— Ты не имеешь права находиться здесь, Шварц, — сказал он, даже не пытаясь скрыть неприязнь.
— Мы находимся в прибрежных водах США, Пьер. Извини, — напомнил ему Джуди.
Пьер изменил тактику, но не отношение к собеседнику.
— Что ж, от нас ты сотрудничества не дождешься… Это человек — агент ФБР! — громко сообщил Пьер работающим на палубе. — Не помогайте ему, не отвечайте на его вопросы и ничего ему не показывайте, пока не увидите ордер.
Джуди огляделся. Он вдруг оказался в центре внимания. Злые, недружелюбные лица, куда ни глянь.
— У меня нет ордера, — сказал он. — Это мирный корабль „Природы“, зачем мне ордер?
— Вот именно, — сказал Пьер.
— А что же здесь делают террористы из группы „Мать Земля“? — спросил Джуди.
Пьер не ответил. Вместо этого он спокойно и нагло плюнул на палубу под ноги Джуди.
К нему подошел ученый, с которым говорил Джуди.
— Целое море умирает, а они что делают? Подсылают агента ФБР. Великолепно! — Голос его дрожал от злости и презрения.
Джуди повернулся и ушел. Он понял, что больше ничего не узнает, его разоблачили. И все же попытка не была напрасной. Он сделал важное открытие: на месте катастрофы присутствуют террористы группы „Мать Земля“. Джуди счел, что лучше бы им было не высовываться.
Глава 10
Голографические пули, игры в спецкостюмах и стрела Амура
Натан силился выглянуть из-за маячивших перед ним собственных коленей. Он сидел в кабинете Пластика Толстоу на самом мягком, самом низком диване, какой видел в жизни. Он словно застрял в роскошной мягкой норе. На столе перед ним стоял стакан газированной воды, но он не мог до него дотянуться, равно как и встать с дивана без помощи каната. Его плечи располагались ниже коленей, а голова глубоко ушла в грудь. Натан понятия не имел, куда делась его шея. Вероятно, она снова появится, когда он встанет с дивана, если ему когда-нибудь удастся это сделать. Впрочем, в данный момент шея была ему не нужна. В данный момент его не волновала ни шея, ни вода. Единственное, что заботило Натана, это как Пластик отреагирует на его синопсис.
Это был самый значительный прорыв. Натан преодолел все барьеры, прошел всех рецензентов, всех консультантов, всех вице-директоров по развитию. Добрался до самого верха. Невероятно, неслыханно. Дойти до самого Пластика Толстоу — для писателя это что-то вроде Священного Грааля. В руках Пластика была самая крупная империя коммуникаций на Земле. Через него проходило больше сценариев, чем через всех его конкурентов. Но сам он проявлял живой интерес только к одному из тысяч проектов, которые разрабатывали его компании. Писатели умоляли дать им возможность переосмыслить все художественные принципы до единого просто ради того, чтобы пообедать в одном кафе с его низшим персоналом. Несколько лет назад, еще до запрещения экспериментов с клонированием, какие-то гарвардские студенты взяли ДНК Шекспира и быстренько вырастили еще одного Эйвонского Барда. Люди Пластика даже не удосужились перезвонить им.
Натан нервно наблюдал за тем, как великий человек меряет шагами комнату. Пластик заговорил, не отрываясь от синопсиса, который Натан писал долгими одинокими ночами в гостиничном номере.
— То есть крыса собирается сожрать ребенка? — спросил он.
— Да, — сказал Натан, — я подумал, что она может заставить нас волноваться… своей теплотой.
— Ты хочешь, чтобы я показал в прайм-тайме, как прожорливый грызун оральным способом лишает девственности маленькую сладенькую девочку?
Натан почувствовал недовольство в голосе Толстоу.
— Ну, не знаю насчет орального лишения девственности… Я хотел сказать… сожрать, да.
— Над тобой мать в детстве издевалась? — поинтересовался Пластик с горьким сарказмом. — Тебя рано оторвали от груди? С той поры у тебя и начался этот шизофренический бред? Думаешь, что крыса, поедающая маленькую сладенькую девочку, это не акт растления? Думаешь, это что-то милое?
Сочетание властности и негодования в голосе Пластика было ужасающим. Натан так глубоко забился в диван, что рисковал исчезнуть совсем. Толстоу возвышался над ним, потрясая несколькими жалкими страничками.
— Вот тебе идея — почему бы грызуну сначала не трахнуть девочку? Да, вот именно, он ее трахнет, а потом съест. Достаточно тошнотворно для тебя? А? Да что с вами, англичанами, творится? Курс поганых извращений теперь входит в программу Итона? Вы что, даже не можете сценарий написать, не выставив напоказ свои садомазохистские, педофильские наклонности?
Пластик жил в Калифорнии уже сто лет, но по-прежнему говорил на языке нью-йоркских евреев, ведущих выпуски новостей. Риторические вопросы и язвительный тон были его оружием в любом разговоре, и он всегда рвался в бой. На самом деле Пластик не стремился обидеть. Он просто любил повеселиться. Пластик обожал шутки, и если от его съежившихся подчиненных шуток не поступало, он всегда с радостью шутил сам. Сегодня ему предстояло веселиться одному, потому что Натан смеяться не мог. Он был слишком напуган, растерян да еще фактически погребен в недрах дивана.
— На самом деле мы не видим, как крыса ест девочку, — пробормотал Натан. — Это подразумевается.
— А-а, подразумевается! Прости меня, старина, пожалуйста! Я забыл про подтекст, ну конечно, это же подразумевается, мать твою! — Британский акцент Пластика тоже звучал язвительной насмешкой, хотя был таким же британским, как статуя Свободы.
— Подразумевается! Не надо мне своей поганой английской утонченностью в рожу тыкать, — говорил он словно в отчаянии. — Да кто ты такой, мать твою? Томас Стернз Элиот? Думаешь, ролик в прайм-тайме даст тебе возможность потакать своим тайным амбициям? Думаешь, люди, которые моют машины и работают официантами, захотят потратить свой драгоценный доллар, пытаясь разгадать, что скрыто за идиотской английской хренотенью?
Натан сглотнул от страха и смущения, чего делать нельзя, если ты согнут пополам, уши лежат на плечах, а колени прижаты к подбородку. Обычно от этого тут же начинаешь икать, что и произошло с Натаном.
— Почему бы не показать свою кретинскую утонченность во всей красе? А как тебе такая мысль: что, если у нас не будет маленькой девочки? — сказал Пластик, обожавший выжимать из подвернувшейся темы весь яд до последней капли. — Может, лучше взять пачку печенья „Поп-тартс“, которое будет представлять маленькую девочку, чтобы через десять лет, когда мы все будем жить на пособия, потому что наш продукт оказался полным дерьмом, какой-нибудь пидор англичанин из Калифорнийского университета поведал миру, что эта задумка на самом деле была бы шедевром, если бы нам только удалось разгадать то, что подразумевается!