Всю дорогу до райотдела, в котором держали пасечника, Тёма не умолкал. Он рассказывал про свою жизнь, школьные годы, первую любовь, жену и детей. Истории про работу смешивались с байками о рыбалке и охоте. Мы узнали, как зовут его друзей, и как он любит своего верного пса Рекса.
Он пытался разговорить нас, пытался показать, что он безобиден. Что он такой же человек, как и мы. Втереться в доверие, разжалобить.
В конце концов, он добился своего – Элион взглянула на меня немного просительно. Мол, давай не будем его убивать.
– Скажи, Тёма, а ты у Свиридовских в гостях бывал? – поинтересовался я.
– Бывал, а как же не бывать! – охотно ответил он, радостный от того, что я с ним заговорил. – Они же когда собирались на день рождения Главного, то нас тоже приглашали… Ух, там веселье было, я тебе скажу: водочка, шашлычки, девочки!
– А внутрь тебя пускали? – продолжил я.
– Пускали, в туалет куда ходить-то, не на улицу же в приличном доме!
– А на второй этаж ты поднимался?
– На второй этаж? – тут мужик затормозил, сообразив, что впереди его ждёт какая-то ловушка. – Нет, на второй этаж не поднимался, а зачем?
– А затем, что там держали, изуродовали и до полусмерти запытали молодую девочку, – пожал плечами я. – Ты знал об этом?
– Нет, не знал, конечно, откуда, – покачал головой Тёма.
– Как откуда? А вам сводки по пропавшим не приходят? В розыск людей не подают? Ты врёшь мне, Тёма, и врёшь по-глупому, – покачал головой я. – Как её зовут? За что её так?
– Я не знаю, я не знаю, я ничего-ничего не знаю, – забормотал полицейский.
Его руки и ноги тряслись, подбородок дрожал, а лицо стало белым.
– Главный любил поразвлечься с молодыми девчонками, правда? – улыбнулся я. – Не по-мужицки поразвлечься, и даже не по-звериному, а мерзостно и гнусно, так? Не ври мне, Тёма.
– Я не знаю…
– Ещё одно ложное слово, и ты труп! – рявкнул я.
И тут Тёма заплакал. А я вдруг понял, что он ещё совсем молод, едва перешагнул за двадцатилетний рубеж. Ему бы жить и жить, такому юному и полному сил.
В сущности, плохим человеком он не был. Просто жертва обстоятельств.
– Все знали, все знали, – сменил пластинку молодой полицейский. – Но никто не говорил, все боялись. Главный – он второй после Кушинцева, кто ему что скажет? А девочка эта – дочка Морозовская, которого…
– Которого что?
– … прошлой зимой Свиридовские напали на его дом. Убили всю семью: жену, свёкра, четверых детей, в том числе грудных. А затем всё сожгли и выдали за пожар. Морозов не хотел кусок земли продавать, идиот. К нему же по-хорошему ездили, и мы, и Свиридовские. Деньги предлагали, а он ни в какую. А старшая девочка его училась в меде на первом курсе. Она как приехала, стала заявы строчить неудобные. Сначала к нам, но мы не принимали, тогда она в прокуратуру написала, ну и Главный её похитил. Он решил сделать из неё пример для всех. Снимал видео, рассылал всем окружным фермерам, чтобы поняли, что будет с ними и их детьми.
– Сам на себя компромат снимал, что ли? – хохотнула Топка, прикладываясь к фляге. – Вот идиот!
– Сам на себя, да… Да только кто же ему что скажет? – пожал плечами полицейский. – Тут все под Кушинцевым, а Главный – его правая рука! Был, то есть…
– А видео ты видел? – ласково улыбнулся я. – Покажешь, мне интересно!
– Да без проблем, смотри! – полицейский улыбнулся и радостно полез в карман, доставая смартфон.
Нашёл какое-то видео и передал мне.
– Дрочил небось ладошками потными на гуро-мучения девчонки, к кровати прикованной? – мерзко ухмыльнулся я, заговорщицки пихая локтём мужика в форме.
– Дааа, – расплылся он в такой же улыбке. – Было дело… ааааргх!
Неумелым, но решительным и резким движением сидящая прямо позади полицейского Элион накинула ему на шею леску. Тёма забился, как пойманная на крючок рыба, но вырваться из хватки маленькой демоницы у него не получалось.
Очень скоро мужик начал царапать ногтями горло, орошая свою форму кровью. Фи, а писали, что удушение – это очень чистый вид убийства. Иногда врёт даже гугл.
Наконец, спустя несколько минут отчаянно бившийся за жизнь полицейский затих. На всякий случай принцесса подушила его ещё некоторое время, но я проверил системные сообщения и покачал головой: однозначно труп.
Мы скинули тело в какую-то яму у обочины дороги прямо у въезда в райцентр Татаровск, в котором и располагался районный отдел полиции. Небольшой посёлок городского типа не сильно превосходил размерами село, но отличался наличием дорог, светофоров и двухэтажных квартирных зданий.
Не мудрствуя лукаво, мы направились прямо по описанному Тёмой пути в отделение полиции. Всего там должны были находиться восемь-десять сотрудников, входные двери не запирались, тамбура с клеткой, как в виденном мною каком-то английском фильме, тоже не стояло.
В общем, джип мы мирно-чинно припарковали прямо у входа. Вышли, поправили завёрнутые в куски простыней автоматы и нагло направились внутрь обители коррумпированных полицейских.
– Вы куда? – спросила нас сонная женщина-дежурная лет пятидесяти.
– Мы к Глебу Сахарову, – ответил я. – Сосед он наш. Он здесь?
– Глеб Сахаров находится в изоляторе временного содежания по обвинению в массовом убийстве, – нахмурилась сотрудница. – Вам к нему нельзя!
– Странно, – покачал головой я. – Насколько я знаю, Глеб Сахаров является героем, который спас бедную изувеченную девчонку из лап кровожадных бандитов-насильников.
– А вот это уже следствие выяснит, – покачала головой дежурная.
– Не выяснит, – хмыкнул я. – Топка, вырубай!
Сотрудница заснула мгновенно. Удобная у Топки способность, нелетальная.
Повезло отделению полиции, что у нас есть фея.
Мы прошли через здание как нож сквозь масло. Мужик с топором просто вырубала всех попавшихся на нашем пути полицейских.
Под изоляторами временного содержания подразумевалось несколько ограждённых решётками комнат и пара клеток в конце коридора. По виду – чисто из зоопарка.
Сейчас в изоляторах гостил только один человек. В одной из комнат в одиночестве сидел Глеб, на котором не было живого места.
Его били, кололи, жгли и делали бог весь что ещё. Однако, ничего смертельного с ним вроде бы не сотворили.
Он тяжело дышал, видимо, находясь то ли во сне, то ли в дрёме.
Я заметил, что у него сломаны пальцы на левой руке. При этом пальцы никто не вправил, не перевязал, и распухшая ладонь потихоньку чернела. Опасное это дело, переломы, вспомнил я учебник ОБЖ, так можно и до ампутации конечности довести.
А ведь Глеб – хороший мужик. Пригласил нас в гости, помог разобраться с братками, машину одолжил.
Покачав головой, я сделал шаг, и с размаху обрушил свою пятку на пальцы лежащего на полу и мирно храпящего полицейского, дежурившего рядом с изоляторами. Что-то хрустнуло и вместо будильника по помещению раскатился пронзительный вопль проснувшегося сотрудника.
Видя, что пасечник не просыпается, я наступил на другую руку. Ещё один дикий вопль, и Глеб раскрыл глаза.
– Глеб, здорова! – я помахал ему рукой. – Ты как тут?
– Хфеново, – покачал головой он. – Надо уфодить… отфюда. Уефать из района, нет, из фегиона. А мофет, и из России…
– Ты подожди, подожди, – улыбнулся я, наблюдая, как Элион пытается раздвинуть прутья клетки. – Сначала мы должны сделать кое-кому хуже, чем тебе. Фатально хуже.
Плюнув, принцесса поменяла тактику и в несколько ударов деформировала металлическую клетку. В образовавшуюся дыру с трудом пролез бывший заключённый, а ныне – беглец вне закона.
Умывшись и переодевшись в найденную тут же одежду – полицейские не стали оформлять своего пленника по всем правилам – Глеб мрачно обратился ко мне:
– Руфьё мне ефё раз фыдашь?
– О, у меня есть кое-что лучше ружья, – я протянул ему калаш. – Попробуй, понравится!
– В армии три рафа на стрельбифе фодили, но устройстфо помню, – пробормотал пасечник. – Фолько лефая рука… Мне бы попрактиковаться!