— По чьему приказу?
— По моему приказу, Генерал. — Впервые Ченнис обратился к нему по чину. — Пока я занимал вас здесь. Вы, возможно, не ощущали ускорения — оно началось как раз в тот момент, когда я увеличивал поле Ленза, и вы, конечно, подумали, что это иллюзия движения звезд.
— Почему? Что вы делаете? Что это за чепуха насчет Тазенды?
— Это не чепуха. Я говорил совершенно серьезно. Мы туда летим. Мы полетели сегодня, хотя по расписанию мы должны были лететь через три дня. Генерал, вы не верите, что Второй Фонд существует, я — верю. Вы, не веря, следуете указаниям Мула; я предвижу серьезную опасность. У Второго Фонда было пять лет, чтобы подготовиться. Как они подготовились, я не знаю, но что, если у них есть на Калгане агенты? Если я держу в голове информацию о приблизительном местонахождении Второго Фонда, они могут обнаружить это. Моя жизнь больше не была бы в безопасности, а я так люблю свою жизнь. Даже имея такую слабую возможность, как эта, нужно действовать наверняка. Итак, никто, кроме вас, не знает о Тазенде. Вы узнали только после того, как мы оказались в космосе. Но даже в этом случае под вопросом экипаж.
Ченнис опять иронически улыбался, очевидно, полностью контролируя ситуацию.
Рука Притчера упала с бластера, и на мгновение чувство смутного дискомфорта охватило его. Что удержало его от действия? Что ослабило его? Было время, когда он — мятежный капитан торговой империи Первого Фонда, именно он, а не Ченнис, действовал бы проворно и смело, как тот сейчас. Мул был прав? Неужели его контролируемый разум так скован послушанием, что утратил инициативу? Он почувствовал растущее уныние, переходящее в страшную усталость.
Он сказал:
— Хорошо! Однако впредь вы будете консультироваться со мной, прежде чем принимать такие решения.
Мерцающий сигнал привлек его внимание.
— Это в машинном отсеке, — спокойно сказал Ченнис. — Они прогрелись до пятиминутной готовности, а я просил их дать мне знать, все ли в порядке. Вы будете здесь?
Притчер безмолвно кивнул и, оставшись в одиночестве, размышлял о болезнях приближающейся старости. Обзорный экран был сориентирован произвольно, один его угол туманом застилала основная масса Галактики. Что, если бы он был свободен от влияния Мула?..
Но он с ужасом отверг эту мысль.
Главный Инженер Хакслэни неприязненно смотрел на молодого человека в гражданке. Но тот вел себя с уверенностью офицера Флота и, похоже, занимал высокую должность. Для Хакслэни, кадрового военного с младых ногтей, как правило, знаки воинского различия смешивались с символами власти.
Но Мул назначил этого человека, а слово Мула было законом. Непререкаемым. Даже подсознательно Инженер не мог в этом усомниться. Эмоциональный контроль проник глубоко.
Без слов он передал Ченнису небольшой овальный предмет.
Ченнис взял его и очаровательно улыбнулся:
— Вы человек Фонда, не так ли?
— Да, сэр. Я служил во Флоте Фонда восемнадцать лет, до того как пришел Первый Гражданин.
— Инженерную подготовку проходили в Фонде?
— Дипломированный специалист первого класса. Центральная школа на Анакреоне.
— Неплохо. И вы обнаружили это в системе связи, где я просил вас посмотреть?
— Да, сэр.
— Это входит в систему связи?
— Нет, сэр.
— Тогда что это?
— Гипертрейсер, сэр.
— Этого недостаточно, я не из Фонда. Что это?
— Это прибор, позволяющий отыскать корабль в гиперпространстве.
— Другими словами, нас могут всюду выследить.
— Да, сэр.
— Хорошо. Это совсем недавнее изобретение, не так ли? Оно было разработано одним из Исследовательских Институтов, организованных Первым Гражданином, да?
— Кажется, так, сэр.
— И эта разработка — государственная тайна. Правильно?
— Думаю, да.
— И тем не менее, вот оно. Занятно.
Ченнис несколько секунд методически перебрасывал гипертрейсер из одной руки в другую. Затем резко протянул его Хакслэни:
— Тогда возьмите его и положите назад — точно туда и точно так, как нашли. Понятно? И потом забудьте об этом случае. Совершенно. Офицер, с трудом подавив почти автоматическое движение — отдать честь, — резко повернулся и вышел.
Корабль проносился через Галактику, его путь был широкой межзвездной тропой, отмеченной точками. Точки, по которым ориентировались, были ограничены десятью-шестьюдесятью световыми секундами, проведенными в обычном космосе, а между ними тянулись столетние световые промежутки — «прыжки» через гиперпространство.