— Эблинг Мис сказал, что он строжайше засекречен, но только секретность может обернуть их слабость в силу.
— Такая глубокая засекреченность не исключает возможности, что его попросту нет.
Мул поднял взгляд, его большие глаза смотрели остро и настороженно.
— Нет. Он существует.
И резко взмахнул костлявым пальцем:
— Намечается небольшое изменение в тактике.
Притчер нахмурился:
— Вы планируете отправиться сами? Я бы не советовал.
— Нет, конечно, нет. Тебе придется полететь еще один раз, последний. Но командовать ты будешь не один.
Воцарилась тишина, и голос Притчера прозвучал напряженно:
— А с кем, сэр?
— Есть один молодой человек, здесь, на Калгане. Бейл Ченнис.
— Никогда не слышал о нем, сэр.
— Откуда тебе. Но у него живой ум, он честолюбив, и он не обращен.
Тяжелая челюсть Притчера дрогнула лишь на мгновение.
— Не вижу в этом никакого преимущества.
— Есть одно, Притчер. Ты находчивый и опытный человек. Ты хорошо мне служишь. Но ты обращенный. Тобой движет просто усиленная и безудержная преданность мне. Когда ты утратил свои природные побуждения, вместе с ними что-то еще исчезло, какой-то неуловимый порыв, который я не могу тебе вернуть.
— Я не чувствую этого, сэр, — сказал Притчер непреклонно. — Я помню себя довольно хорошо в те дни, когда был вашим врагом. Я не чувствую себя подчиненным.
— Естественно, нет. — Губы Мула растянулись в улыбке. — Твое мнение по этому вопросу вряд ли объективно. Так вот, Ченнис самолюбив. Он абсолютно верен, но только самому себе. Он знает, что именно при моей поддержке он выдвинулся, и сделает все что угодно, чтобы укрепить мою власть. Потому что восхождение может быть длинным и долгим, а конечная ступень может вывести к славе. Если он полетит с тобой, это станет еще одним продвижением в его поисках — продвижением для себя.
— Тогда, — все так же настойчиво продолжал Притчер, — почему вы не уберете мое обращение, если думаете, что это укрепит меня? Теперь я вряд ли могу вызывать недоверие.
Вот это — никогда, Притчер. Пока ты находишься на расстоянии вытянутой руки или выстрела бластера от меня, ты будешь крепко схвачен обращением. Если в это мгновение я бы освободил тебя, то в следующее был бы мертв.
Ноздри Генерала расширились:
— Обидно, что вы можете так думать обо мне.
— Я не хотел обижать тебя, но ты не можешь представить, какими были бы твои чувства, если бы они свободно формировались вдоль линий твоих естественных побуждений. Человеческий ум сопротивляется контролю. По этой причине обычный гипнотизер-человек не может загипнотизировать другого против его воли. Я же могу, потому что я не гипнотизер, и, поверь мне, Притчер, негодование, которое ты не можешь проявить, — и даже не знаешь, что обладаешь им, — это то, с чем мне бы не хотелось столкнуться.
Притчер склонил голову. Чувство пустоты охватило его, и в душе остались уныние и глубокая обида. С усилием он произнес:
— Но как вы можете доверять этому человеку? Я имею в виду, полностью, так, как вы можете доверять мне, с моим обращением?
— Ну, полностью, пожалуй, не могу. Вот поэтому ты должен лететь с ним. Видишь ли, Притчер, — и костлявый Мул погрузился в глубокое кресло, на фоне мягкой спинки которого он выглядел словно одушевленная зубочистка, — если он наткнется на Второй Фонд и если ему придет на ум, что вступить в соглашение с ними может быть выгоднее, чем со мной… Ты понимаешь?
Свет глубокой удовлетворенности озарил глаза Притчера.
— Это уже лучше, сэр.
— Вот именно. Он должен быть на свободном поводке — но не больше.
— Конечно.
— И… хм… Притчер. Молодой человек хорош собой, приятен и чрезвычайно обворожителен. Не дай ему надуть себя. У него опасный и бессовестный характер. Не попадайся ему, пока хорошо не подготовишься к встрече с ним. Это все.
Мул снова остался один. Он погасил свет, и стена перед ним вновь словно растворилась. Теперь небо было пурпурным. И город на горизонте окутала светящаяся дымка.
Для чего все это? И если он станет хозяином всего, что тогда? Неужели от этого такие люди, как Притчер, перестанут быть стройными и высокими, самоуверенными и сильными? Или Бейл изменит свои взгляды? И станет ли он, Мул, другим, не таким, каким был?