Семик положил свою иссохшую руку на рукав молодого человека:
— Вы меня поражаете, дружище.
Антор не слишком нежно стряхнул его руку и сказал:
— Я потерял с вами всеми всякое терпение. Я видел этого человека с полдюжины раз в своей жизни, однако нашел, что он невероятно изменился. Вы знаете его годы, и все-таки пропустили это. Этого достаточно, чтобы сделаться безумным. Вы называете этого человека, которого только что слушали, Хомиром Манном? Я знаю — он не Хомир Манн.
Все поражено загудели, но голос Манна был громче:
— Ты заявляешь, что я могу быть обманщиком?
— Наверное, нет, в обычном смысле, — сквозь шум прокричал Антор, — но тем не менее, обманщик. Тише, все! Я настаиваю, чтобы меня послушали.
Он свирепо нахмурился, призывая их к послушанию.
— Кто-нибудь из вас помнит Хомира Манна таким, как я — сосредоточенный в себе библиотекарь, всегда смущавшийся при разговоре, человек с напряженным и нервным голосом, который с заиканием проговаривал свои неуверенные фразы? Разве этот человек похож на него? Он красноречив, он уверен в себе, у него полно теорий; во имя Космоса, он не заикается! Разве это та же самая личность?
Даже Манн выглядел смущенным, и Пеллеас Антор продолжал:
— Ну, проверим его?
— Как? — спросил Дарелл.
— Вы спрашиваете, как? Есть очевидный способ. У вас есть его энцефалографические записи десятимесячной давности, не правда ли?
Он указал на хмурящегося библиотекаря и громко сказал:
— Попробуйте, откажитесь подвергнуться анализу.
— Я не объект, — вызывающе сказал Манн, — я человек и всегда им был.
— Вы можете знать? — сказал Антор с презрением. — Я пойду дальше. Я хочу, чтобы каждый подвергся анализу. Была война. Манн был на Калгане, Тербор был на борту корабля над всеми воевавшими территориями. Дарелл и Семик также отсутствовали, и я больше никому из вас не доверяю. И чтобы играть честно, я тоже пройду тестирование. Так вы согласны? Или я сейчас уйду — и пойду своим путем?
Тербор пожал плечами:
— У меня нет возражений.
— Я уже сказал, что не возражаю, — сказал Манн.
Семик махнул рукой в молчаливом согласии, Антор ждал Дарелла. Наконец, Дарелл кивнул головой.
Иголки вычеркивали изящные линии по миллиметровке, пока молодой невролог с тяжело нависшими веками оцепенело сидел на откидном сиденье. Из подшивок Дарелл достал папку со старой Анторовской энцефалографической записью. Он показал ее Антору.
— Это твоя подпись, так ведь?
— Да, да. Это моя запись. Сравните.
Сканнер высветил старую и новую записи на экране. Все шесть кривых на каждой записи были на месте, и в темноте с жестокой ясностью прозвучал голос Манна:
— Ну, посмотрите сюда. Есть изменение.
— Это основные волны лоной доли. Это ничего не значит, Хомир. Эти дополнительные зазубрины, на которые ты показываешь, просто гнев. Принимать во внимание нужно другие.
Он коснулся контрольной кнопки, и шесть пар наложились одна на другую и совпали. Более глубокие амплитуды основных представляли повторение.
— Удовлетворены? — спросил Антор.
Дарелл отрывисто кивнул и сам сел на сиденье. За ним последовал Семик, а затем Тербор. Молча собрали кривые, молча их сравнивали.
Манн последним занял сиденье. Мгновение он колебался, затем, с отчаянием в голосе, сказал:
— Теперь послушайте, я иду последним и под напряжением. Я надеюсь, на это будет сделана должная скидка.
— Будет, — уверил его Дарелл — Никакие твои сознательные эмоции не будут влиять сильнее основных, и они не важны.
За этим, казалось, прошло несколько часов в полном молчании…
И в темноте, пока сравнивали, Антор сипло сказал:
— Конечно, конечно, это только начало комплекса. Не это ли он говорил нам? Нет такой вещи, как вмешательство, это только глупая антропоморфическая идея… но взгляните на это! Совпадение, я думаю.
— В чем дело? — взвизгнул Манн.
Рука Дарелла крепко легла на плечо библиотекаря.
— Спокойно, Манн — тобой управляли, они тебя настроили.
Потом загорелся свет, и Манн озирался вокруг себя страдающими глазами, делая ужасное усилие, чтобы улыбнуться.
— Конечно, вы не можете говорить серьезно. В этом есть какая-то цель. Вы проверяете меня.
Но Дарелл только покачал головой:
— Нет, нет, Хомир. Это правда.
Неожиданно глаза библиотекаря наполнились слезами.
— Я не чувствую никаких изменений. Я не могу в это поверить. — С неожиданной убежденностью: — Вы все заодно! Это заговор!