3. Обязать НКПС в трехдневный срок выделить Комитету по делам искусств для перевозки мастеров искусств и членов их семей шесть классных вагонов и один багажный. Председатель Совета по эвакуации
Н. Шверник Секретарь Совета по эвакуации М. Кузьмин
Приложение к постановлению Совета по эвакуации
Совершенно секретно
Список мастеров искусств
Большой театр
Держинская К. Г, Нежданова А. В., Степанова Е. А., Обухова Н. А., ШтейнбергЛ. П., ГельцерЕ. В., СавранскийЛ. Ф., МонаховА. М.
Малый театр
ЯблочкинаА. А., Климов М. М., Остужев А. А., Яковлев Н. К., Турчанинова Е. Д., Массалитинова В. О., Любимов-Ланской Е. О., Ленин М. Ф., Нароков М. С.
МХАТ
Немирович-Данченно В. И., Леонидов Л. М., Качалов В. И., Книппер-Чехова 0. Л., Лилина М. П., Москвин И. М., Тарханов М. М., Вишневский А. Я, КореневаЛ. М., Шевченко Ф. В., Халютина С. В., Изралевский Б. Л., Подгорный Н. А.
Остальные театры Москвы
Михоэлс С. М., Пульвер Л. М., Курихин Ф. И., Волков Я. М., Бравин Н. М.
Художники
Грабарь И.Э., Кардовский Д. Н., Крымов Н. П., Лансере Е. Е., Мешков В. Н., Нестеров М. В., Бакшеев В. Н., Юон К. Ф., Федоровский Ф. Ф., Ульянов Н. П., Бялыницкий-Боровский В. В., УЛЬЯНОВ П. А.,
Бируля В. К., Чернышев Н. М., Яковлев Н. М., МоравовА. В., Кельин П. И., Струнников Н. И., Туржанский Л. В., Меркуров С. Д., Мухина В. И., Павлов И. Н., Моор Д. С., Дени В. Н., Радаков, СварогВ. С., Менделевич
Архитекторы
Веснин А. В., Веснин А. А., Рыльский И. В., Семенов В. Н., Щусев Д. В., Жолтовский И. В., Гельфрейх
Композиторы и музыкальные деятели
Глиэр Р. С., Мясковский Н. Я., Шапорин Ю. А, Василенко С. Н., Прокофьев С. С., Гольденвейзер А. Б., Игумнов К. Н., Нейгауз Г.Г, Цейтлин Л. М., Козолупов С. М., Табаков М. Н., Юдина М. В., Сибор В., Аргамаков, Ламм И., Эккерт К., Данилин Н.
Драматурги и писатели
Билль-Белоцерковский В. Н., Сергеев-Ценский С. И., Вересаев В. В., Серафимович А. С., Гладков Ф. В., Бахметьев М. М., Купала Я., Колос Я., Федин К. А., Новиков-Прибой А. С., Пришвин М. М., Сейфуллина Л. Н., Маршак С. Я., Чуковский К. И.
Эвакуируются, согласно директиве НКВД, узники тюрем на Украине.
Из воспоминаний жительницы Павлограда Евдокии Афанасьевны Добычниковой, арестованной в феврале 1941 года, узницы Днепропетровской тюрьмы НКВД (август 1941 года):
"В ночь на 7 августа около трех тысяч узников погнали на восток. Через два месяца (! - Э. Б.) мы были в Донецке. Узников, выбившихся из сил, конвой пристреливал".
Из воспоминаний Ольги Иванчук:
"В конце июня 1941 года, когда советские войска убегали от немецкого наступления, были истреблены почти все заключенные тюрьмы в Дубно. В камеры стреляли из коридора через "кормушки", а на четвертом этаже через "кормушку" бросали гранаты".
А пока шесть классных вагонов и один багажный, под завязку набитые мастерами искусств, движутся на Восток, туда же движутся и другие составы.
История повторяется, и повторяется "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург образца тридцать восьмого года. Только маршрут выходит, пожалуй, покруче.
Август 1941 года. Из воспоминаний М. Штейнберг, отдавшей ГУЛАГу в общей сложности почти тридцать лет, в то время - заключенной Кировоградской тюрьмы.
"Настроение у всех в камере было ужасное. Просто ужасное. В тот же самый крохотный "волчок" каждый день, буквально каждый день мы видели, что двор наполняется заключенными, что во дворе стоит стол, покрытый красной скатертью, что за этим столом сидит пять человек, иногда трое, что гора дел на этом столе, и одного за другим к нему вызывают... Два вопроса, только два вопроса, два-три слова. Суд длился ровно две минуты. Тут же говорили: "Расстрел". То есть все, кого выводили во двор, уже не возвращались в свои камеры. Их сразу отводили в смертный корпус. Причем в корпусе этом держали их не 24 часа, а расстреливали гораздо быстрее.
Мы видели все и слышали: обвинения были такие ничтожные, такие никчемушные, что не только не было никакой гарантии, что ты сама не получишь такой же приговор, - скорее наоборот.
Когда нас выводили на прогулку, то среди конвоиров был один, который явно расстреливал. У него лицо было такое. Уверена, что он расстреливал.
Во дворе были высокие каменные стены, и в них такие маленькие дырочки - на уровне человеческого роста. Откуда взялись эти дырочки? Конечно, это следы пуль. К моменту отправления нас на этап Кировоградская тюрьма почти очистилась. Остался тот последний этап, с которым администрация не знала, как поступить. Такое у меня впечатление. То ли просто расстрелять, то ли отправить в тыл. Все, кто остался в этом последнем этапе, не имели приговоров.
31 июля вечером вывели нас во двор. Причем уже никого не вызывали по фамилиям. Просто открывали двери камер: "Выходи, все с вещами!" Вывели уже не на обычный прогулочный, а на какой-то большой, входной двор. Я пыталась тогда же подсчитать, сколько людей идет со мной, но не смогла. Конвой зверствовал: нас поставили на колени, потом посадили. Ни оборачиваться, ни разговаривать ничего подавали. За мной было, наверное, рядов двадцать. Потом я пыталась сделать то же на этапе - и опять не смогла: этап растянулся на очень большое расстояние. Это была большая колонна. Для чего я пыталась рассчитать, сколько людей на этапе? Просто было интересно, сколько идет со мной людей.
Итак, нас вывели во двор. У каждого конвоира на поводке была одна или две овчарки, которых с трудом сдерживали. И весь этап плотно сбивался, чтобы овчарки не могли достать. Страшно было, и каждый старался стать в середину. Вышел начальник тюрьмы (или конвоя), и не с одним револьвером, а с двумя - что для нас было необычно. Почему это произвело на нас такое устрашающее впечатление - трудно сказать.
В это время из смертного корпуса вывели приговоренных к смерти, 14 человек. Km были эти 14 человек, я не знаю. Могу только сказать о женщинах. В основном это были осужденные по религиозным делам. Их обвиняли в том, будто они говорили, что видели какие-то огненные буквы. Словом, чушь, о которой даже говорить не приходится. А о приговоренных к расстрелу мужчинах я не знаю, ничего не знаю".
Из воспоминаний М. Штейнберг (продолжение).
Прошло каких-то полтора часа, только-только собрали этап, только-только собирались его вывести - и началась страшная бомбежка. Огромный угол тюрьмы рассыпался, как спичечный коробок. Даже представить было трудно, что тюрьма такая непрочная, может так быстро и легко развалиться, Стены падали плашмя. Вот тут-то конвой себя и показал. Стали загонять в подвалы. Прикладами, собаками. "Быстрей!" Обычная дверь. Все около нее сбились. Такой непробиваемый затор стоял, а они сзади напирают, вталкивают. Впихнули нас всех в этот подвал - ужасно это было, конечно. Впихнули всех вместе. И смертников, и нас. Невозможно было ни двинуться, ни увидеть что-нибудь. 14 потом - страшно. Мы же видели, как один угол тюрьмы грохнулся, мог и второй грохнуться так же хорошо.
Наконец бомбежка кончилась. И утром первого августа нас снова вывели во двор. Опять вышел тот же начальник тюрьмы. Все затихли. Трудно себе представить, что может быть такая тишина, когда стоят 800-900 человек. Мне кажется, что одно дыхание производит какой-то шум, что не может быть такой тишины. И всё-таки она была.
Из больницы вывели во двор очень тяжелого астматика, который дышал, как меха. Начальник тюрьмы подошел к этому астматику: "Вас сейчас пристрелить или потом?" Тот смотрит снизу вверх, как будто решается вопрос о какой-то ерунде, как будто до него не доходит, что вопрос стоит о его жизни.
Потом начальник обернулся к этапу и сказал: "Транспорта у нас нет. Дойдет тот, кто дойдет. Протезы - не протезы, все будут идти. Того, кто идти не сможет, - пристрелим. Мы немцам никого не оставим. Так что учтите: вы хозяева своей жизни. Пока - вы".