— Вот что, Серый… Дай-ка ты одну кассету по кишлаку.
Командир минометного расчета сержант Панов выронил ложку и постучал себя кулаком по голове:
— Ты что? Дурак?! Это же верный трибунал!
"Пожалуй, что и трибунал, не смотря на зону боевых действий", — согласился я с ним, но решил зайти с другого бока:
— Хорошо. В сам кишлак не надо стрелять. Но ты когда КПВТ услышишь, положи кассету метров на триста за кишлак. Вон туда, пониже, в долину.
Серый пообещал.
Я залез в нашу ласточку, зарядил самый большой на свете пулемет, щелкнул тумблером электроспуска, развернул башню на кишлак и дал очередь впритирку к крышам домов. Немного, патронов восемь, но очень низко. Тут же в десантное просунулся торс Акимова и глаза у стралея были по семь копеек:
— Ты охренел, сержант?!
Я спокойно привел пулемет в исходное положение, после чего развернулся на башенной сидушке лицом к командиру:
— Спокойно, тащ старший лейтенант. Все нормально.
Я показал ему открытую ладонь в успокаивающем жесте, дескать "ну, в самом деле не вру — все нормально", и тут же "бух-бух-бух-бух" раздалось четыре взрыва. Это Серега Панов кинул-таки одну кассету мин за кишлак.
Акимов оставил меня и понесся к минометчикам.
Сорок минут сержанты Семин и Панов, поставленные плечом к плечу перед грозным офицером Советской Армии, слушали в свой адрес грязные слова про себя и своих родственников, да разглядывали мелькавшие перед их носами офицерские кулаки с набитыми костяшками. Я, правда, хотел возразить, что с моей мамой товарищ старший лейтенант не знаком и потому, вряд ли может являться моим отцом… но меня опередил фишкарь:
— Наблюдаю трех человек, идущих от кишлака в нашу сторону, — доложил он с башни.
Мы вслед за всеми стали смотреть в ту сторону, какую назвал наблюдатель и увидели то, что я и ожидал увидеть. Величественно и твердо переставляя ноги, не согнув спины в демонстрации подобострастия, к нам приближались три местных душмана. По краям шли мужики лет тридцати в шапках-пуштунках, а коренником между ними шествовал аксакал в чалме, как и положено аксакалу. В руках аксакал держал большой лист белой фанеры, на которой высокой горкой был насыпан дымящийся плов. Его пристяжные несли в руках фрукты и сладости.
Акимов оглянулся на меня.
— Я же сказал, что все нормально будет, тащстаршлейтнант, — пожал я плечами, изображая оскорбленную невинность пред ликом Восторжествовавшей Правды.
— Ну ты… — Акимов подбирал слово, но не подобрал, — даешь!..
— Нэ стрелай, командор! — один из пристяжных душманов подал голос и помахал рукой.
Троица местных подошла и я вышел на передний план, как главный инициатор и застрельщик советско-афганских переговоров:
— Салам, бачи. Чи аст?
"Чи аст?" — самые распространенные слова, с которых начинается любая беседа между советской и афганской сторонами. Переводятся они как "что есть?". Если солдат хочет затовариться на дембель он говорит дукандору эти два слова и получает пространный прейскурант. Если у афганца есть лишние деньги и он хочет их потратить на продукты и вещи, с которыми радостно расстанутся воины-интернационалисты, он произносит те же слова.
Чи аст! — двигатель и нормализатор отношений и никакие министры обороны и иностранных дел не смогут быстрее и продуктивней обтяпать дела, чем советский солдат и афганский басмач, начинающие беседу с этих слов.
Все трое цепкими взглядами оценили нашу позицию, пересчитали солдат, зачли "Василек" и пулеметы двух башен, и все тот же мужик поздоровался за всех своих односельчан:
— Салам, командор. Все йест. Толка нэ стрелай болша.
"Ну, что же? Каждому — свое. Кому апельсины, кому ящики", — сытый желудок превращает меня в философа, — "Деды хотели тащиться на высоте? Они это получили. Все как и положено по сроку службы. А весь плов достался нам".
Пловом мы поделились с минометчиками и это было справедливо, потому что они потратили целых четыре мины, напоминая душманам, что у них под носом стоят советские войска и лучше не доводить их до оказания братской помощи. Акимов, поев вместе с нами, совсем успокоился и никаких вводных не давал.
Я сидел на матрасе, привалившись спиной к колесу и курил.
Мартын спал с одного бока, Олег Елисеев сидел рядом с другого.
Духи спали в десантном. Аскер рубил фишку на башне. Коля чистил пулемет. Скоро должно было стемнеть.