— Помощник дежурного по полку старший лейтенант Плащов, — крикнул из темноты магическую формулу помдеж.
Посчитав китайскую церемонию законченной, он не замедляя хода продолжал двигаться к караульному городку.
— Стой! Осветить лицо! — остановил я его еще одной уставной командой, которая не была включена в еженощный ритуал проверки караула.
В полку все друг друга знают. И на лицо, и на фигуру, и по голосу. И уж ошибиться даже в темноте я не мог — Плащов и никто другой пылил сейчас ко мне, закипая как чайник.
— Я тебе сейчас освещу, — погрозил он мне.
Напрасно…
— Стой! Стрелять буду!
Между этой фразой и открытием огня Устав Гарнизонной и Караульной службы не оставляет места ни для каких диалогов и пререканий. Регламентированные действия в случае неисполнения команды часового: предупредительный выстрел вверх и следующий — на поражение в нарушителя. Тремя словами я поставил Плащова на должность будущей мишени, а себя на место потенциального подследственного.
Плащов встал.
— Осветить лицо! — повторил я команду.
Небольшая заминка…
— А у меня нет фонарика, — пожаловался на жизнь незадачливый помдеж.
Правильно. Нет. Какой дурак станет носить с собой фонарик, если от штаба ему нужно всего-навсего пройти освещенный плац и метров полтораста темного пространства возле ПМП. Все маршруты в полку — хоженные-перехоженные. Через два месяца службы и солдаты, и офицеры передвигаются на автопилоте и с закрытыми глазами могут достичь точки назначения.
Но это уж трудности старшего лейтенанта — почему у него нет фонарика. Он должен был быть при нем. В другой раз не станет нарушать инструкции, приказы и наставления.
— Лечь. Руки в стороны, — приказал я.
— Ну ты! Не наглей, сержант!
Мартын в курилке замолчал и сейчас за моей спиной почти вся пятая рота смотрела как я застраиваю шакала.
— Лечь. Руки в стороны, — не повышая голоса, я дослал патрон в патронник и навел ствол на нарушителя без фонарика.
Неизвестно чей автомат, с которым я стоял "на собачке" был стопроцентно не чищенный, потому что перед тем, как мы заступили в караул, была огневая подготовка на полигоне. Чистку оружия после обеда никто не объявлял, поэтому следователь, который будет выковыривать мою пулю из старшего лейтенанта, обнаружит самый праведный нагар на ней. А вот вторую в воздух я всегда дать успею.
Плащов был на полигоне вместе со всеми и его четвертая рота тоже не чистила сегодня оружие. Хорошенько подумав, он стал опускаться.
— Ползком ко мне, — это была последняя команда, которую я должен был подать как часовой.
Рисовался ли я перед пацанами?
Да. Я рисовался перед пацанами и зарабатывал свой авторитет.
Но, если бы шакал не выполнил мои приказания, я бы как Бог свят выпустил бы по нему очередь и, будьте уверены, не промахнулся с пятидесяти-то метров.
Пылищи под старшим лейтенантом было по щиколотку и он всю ее собрал на себя, пока полз ко мне. Только метрах в трех от себя я разрешил ему подняться:
— Опачки! Товарищ старший лейтенант?! А я и не признал вас в темноте. За время моего дежурства происшествий не случилось. Часовой сержант Семин.
Все три головы Змея Горыныча заменял сейчас один старший лейтенант Плащов. Он был перепачкан в мелкой афганской были как мельник в муке. Лица было не видно из-за прилипшей к поту пыли, превратившейся в грязь. Новенькая эксперименталка с белоснежным совсем недавно подворотничком, перешла к третьему сроку носки. Глаза метали молнии, желваки катались, зубы скрипели, кулаки хрустели костяшками.
Но!
"Часовой есть лицо неприкосновенное.
Неприкосновенность часового заключается:
— в особой охране законом его прав и личного достоинства;
— в подчинении его строго определенным лицам — начальнику караула, помощнику начальника караула и своему разводящему;
— в обязанности всех лиц беспрекословно выполнять требования часового, определяемые его службой;
— в предоставлении ему права применять оружие в случаях, указанных в настоящем Уставе".
Это сказал не я, не Баценков и даже не командир полка. Это написано в Уставе, который я как раз на днях изучил для себя. А в руках у меня отличнейший АК-74 с досланным в патронник патроном и еще двадцатью девятью в примкнутом магазине. И уж оскорблять себя, стоящего на посту, я не то что старлею — генералу не позволю.
Тем более, оскорблять действием.
Вспомнив, что часовой, даже если он такой негодяй как сержант Семин, лицо и в самом деле неприкосновенное и остуженный заряженным автоматом в руках у этого часового, Плащов кинулся в караулку и через минуту уже выбегал оттуда, стремительно проверив несение службы и не обнаружив ни одного нарушения.