Пока запрягали, пока налаживали косилку, солнце поднималось выше. В воздухе теплело, иней на металле постепенно исчезал, таял. Но они медлили с началом работы. Это был самый нелюбимый час, вечно что-то не ладилось: то рвалась постромка, то хомут им дали чужой…
— Ты что, не видел, что чужой? — сердился Алексей на Степана.
— Не видел! Пришел бы да сам запряг, чем ругаться! — отвечал ему Степан.
И Алексею становилось стыдно, потому что Степка постоянно помогал ему в работе: лишний раз сходит за лошадьми, пересядет не в свою очередь на место скидальщика. Нет, Степан был хорошим товарищем, Алексей это понимал. Но когда работа не ладится, невольно сердишься на всех и на себя.
Косилка трогалась с места, врезалась в траву, но не срезала, а лишь мяла ее. Влажная трава забивала ножи — приходилось останавливаться. Почистив ножи, они гнали лошадей рысью, нож стучал часто-часто, и только так удавалось скашивать траву. Но теперь круто приходилось скидальщику: чтобы не быть заваленным потоком травы, который неумолимо надвигался, наползал на косилку, приходилось безостановочно махать вилами, скидывать траву с полка. Деревенели руки от усталости, пот струился по лбу («Вот почему эта косилка называется лобогрейкой», — мелькало в голове у Алексея). Ему казалось, что он превратился в придаток к лобогрейке и единственное назначение его — скидать, скидать и скидать наползающую на него траву…
К полудню воздух становился сухим и на поле появлялись женщины во главе с Дмитрием Дмитриевичем. Они копнили и скирдовали сено, скошенное ребятами, — сушить такое сено не приходилось, оно и так было сухим. Глядя на эту пожухшую серую траву, Пономарев говорил женщинам:
— От такого сена, бабоньки, пользы будет по грошу с аршина: ничего в нем питательного не осталось!
Обычно веселые глаза Дмитрия Дмитриевича глядели озабоченно. Алексей тоже видел, что к их сену скотина не притрагивалась. Но впереди ничего лучшего не ожидалось — Алексей хорошо помнил слова Лобова, — и потому они продолжали косить эту жесткую, колючую, высохшую на корню траву. К вечеру в степи оставались длинные ряды валков, и Алексей со Степаном чувствовали, что день не прошел зря.
А потом появлялась Аня с большим, похожим на раскрытый циркуль, сажнем — Аня в бригаде совмещала обязанности кладовщика и учетчицы. Алексей замечал ее появление сразу, когда она еще только отделялась от хуторских домов, направлялась в поле. Ему нравилось, как она идет легкими быстрыми шагами, чуть раскачиваясь. Не подходя к ним, Аня измеряла скошенный участок, а они настороженно следили за ней: выполнили норму или нет?..
Еще издали она кричала им:
— Есть норма! Есть!
Да, все-таки не зря они работали весь день!
В конце сентября, в один из погожих осенних дней, к ним в поле пришел худенький невысокий парень в выбеленном дождями плаще. Через плечо у парня висела кожаная командирская сумка. Пока он подходил к ним, Алексей и Степка гадали, что за человек и чего ему надо. Парень приблизился, и Степан остановил лошадей.
— Здорово работали! — приветствовал их парень.
— Здравствуйте! — откликнулись они.
— Как дела с нормой? — спросил парень. — Будет к вечеру?
— Наверно, будет, — произнес Алексей, все еще теряясь в догадках, кто таков этот человек.
— Я — секретарь райкома комсомола, а звать меня Иван Зверобой. У меня к вам, ребята, такой вопрос: вы комсомольцы или нет?
— Нет.
— Ну вот что, парни: мне говорили, что работаете вы хорошо. А вот что не в комсомоле — это плохо. Надо вам вступить в комсомол. Как вы на это смотрите?
Степка отвел глаза в сторону, глухо отказался:
— Нет, я не могу. Грамоты у меня мало.
Зверобой стал убеждать его, что главное — работать хорошо, а с образованием можно повременить, учиться будем, когда придет победа. Он говорил с таким воодушевлением, будто здесь стояли не два парня, а добрая сотня людей: бледное лицо секретаря покрылось румянцем. Но Степан снова отказался, чем удивил Алешу: непонятно было такое упорство товарища. Сам он решил, что в комсомол вступит, так и сказал Зверобою. Тот обрадовался, больше не стал уговаривать Степку. Извлек из полевой сумки карандаш и бумагу, и Алеша написал заявление о приеме в комсомол.
Зверобой пообещал:
— На днях будет бюро — разберем твое заявление. Главное сейчас — не ударь лицом в грязь, в смысле работы. Понял, Леша? Надеюсь на тебя. А сейчас — пойду, мне еще надо попасть в «Красную звезду».