— Зачем нам лобогрейка? — не понял Антонов. — Нам не хлеб убирать, нам сенокосилка нужна.
— Сенокосилок нет. Берите, что дают.
— Какое ж это сено в сентябре? — подумал вслух Антонов. — Одни стебли.
— Что? — переспросил Лобов, хмуря брови. — В декабре и такого не будет, а кормить скотину чем-то придется. Так что косите какое есть.
— А если дожди пойдут? — не сдавался Антонов.
— А если мне сейчас кирпич на голову упадет? — рассердился председатель.
Алеша невольно поднял голову к потолку: нет, потолок здесь был дощатый.
Председатель потер рукой бритую голову. Вышел из-за стола, заговорил сурово:
— Сводку Совинформбюро читали? Немец у Сталинграда, вот-вот к Волге выйдет, а мы все ищем легкой жизни… Нет ее у нас, легкой жизни! Есть только одна забота — выстоять! И выстоять должны мы с вами, а не кто другой!
Странное дело, до сих пор Алеша слушал председателя с неприязнью, а тут вдруг понял, какую малую частицу всех бед и трудностей составляют беды и трудности их бригады. Должно быть, Антонов тоже понял это, потому что вдруг согласился:
— Коль так — будет сделано! Принимаю приказ к руководству!
— Что? А, ну да, принимайте! — несколько удивленно произнес председатель. Потом подошел к Алеше и спросил:
— Комсомолец?
— Нет.
— Что ж так? В самый раз в комсомол вступать. Что?
Алеша кивнул: наверно, пора. А Лобов заговорил, обращаясь почему-то к нему:
— У нас для своего скота кормов в обрез, все отдали фронту. А тут вы нагрянули: запасов никаких, впереди зима, бескормица. Зима в Заволжье суровая, и надо, чтобы люди в вашей бригаде знали: единственное спасение — работа…
— Работать мы умеем! — заверил его Антонов. — А кто не хочет — заставим.
И снова Алеше показалось, что в глазах председателя мелькнуло удивление.
— Вот и покажите, на что способны! — заключил Лобов и тут же предупредил: — Паек вам будет, как всем колхозникам: триста грамм муки и пять — растительного масла. На день. В счет расчета.
Он повернулся к мужику со счетами:
— Авдеич, прими у них акты и накладные! Да проверь хорошенько.
Тот оторвался от бумаг, почесал за ухом, вздохнул тяжко:
— Не силен я в этих делах, Данилыч! Уволил бы ты меня от них!
— Пришлют бухгалтера — уволю, — сказал Лобов, — а пока делай все как следует!
— Кабы я знал, как следует!.. — сокрушенно произнес мужчина.
Тут они все заговорили про имущество, инвентаризационные ведомости. Алеша постоял-постоял и вышел на крыльцо. Вскоре за ним вышел и Антонов.
— Ну, что твои вороные, не застоялись? Давай поехали!
По дороге к дому бригадир насвистывал какой-то незамысловатый мотив, и по его лицу видно было, что он доволен.
— Теперь можно и с народом поговорить! — сказал он сам себе.
Когда они возвратились, Алеша распряг лошадей и, направляясь домой, прошел мимо мазанки, в которой жили Пономаревы, — так, на всякий случай пошел. Случай оказался на редкость удачным: у двери стояла с решетом в руках Аня, перебирала сушёные яблоки. Алеша вдруг подумал, что косы у нее ничуть не рыжие, а очень красивые, соломенного цвета.
Увидев его, Аня удивилась:
— Ты откуда с уздечками?
— Ездил в правление с Антоновым.
— Ну, что там говорят?
— Сено косить будем.
— Ой, я не умею!..
— И я не умею, но думаю — научимся.
— Возьмешь меня в помощницы? — спросила Аня с улыбкой.
— Возьму, если пойдешь! — храбро согласился Алеша. — Приходи на собрание, Антонов обо всем расскажет.
Через час возле небольшого амбарчика, где хранилось бригадное имущество, Антонов уже произносил перед односельчанами речь. Говорил он громко, напористо, зорко всматриваясь в лица женщин:
— Мы с вами, пока гнали скот, привыкли к легкой жизни, привыкли ничего не делать. Сейчас все пойдет по-другому. С завтрашнего дня я заведу новый порядок: все до единого на трудовой фронт! Никаких больных, слепых, хромых! В правлении сказали ясно: для нашего скота нет ни грамма кормов. Все, что накосим, то и будет кормом. Потому я требую дисциплины, железной дисциплины. А кто будет нарушать, с того буду спрашивать по законам военного времени. Вот так!
Детишки, шнырявшие между взрослыми, притихли, зато женщины загомонили. Алеша был обескуражен: бригадир говорил вроде те же слова, что и Лобов, но выходило почему-то совсем другое…
Тамара Полякова, прислонясь к углу амбара, презрительно улыбалась. Ее обычно ласковые серые глаза зло глядели на Антонова.