— Малыш, как же я мог про тебя забыть, ты же знаешь, я каждый день прихожу и буду приходить.
— Я знаю. Ещё сегодня рисовали.
Он отбежал в другой конец комнаты, подошел к двенадцати расположенным друг с другом ящичкам, открыл один из них, на котором было написано Стивен П. Андерсон. Достал какой-то листочек, деловито захлопнул его и подбежал обратно к Теодору.
— Смотри.
Он показал пальцами на трогательную разноцветную картинку.
— Это я, это — ты, это — наш дом.
— Какой огромный, — улыбнулся Теодор.
— Мы будем жить там, я знаю.
— Обязательно, малыш.
Он сделал серьезное лицо, затем опять посмотрел на рисунок.
— Ох малыш, — он вздохнул, — красиво.
Малыш Стивен тоже стал серьезным, что было очень не характерно для одиннадцати веселившихся малышей.
— Папа.
— Да.
— А когда мы можем пойти домой? Уже почти всех ребят забрали по домам, приходят новые, а я здесь уже больше года. Уже многих забрали папы и мамы. Почему моя мама никогда не приходит ко мне? Почему ты меня не забираешь. Ты не хочешь чтобы я жил с тобой?
С этими словами он опустил глаза и они у него стали постепенно краснеть.
У Теодора на душе стало тревожно.
— Нет, что ты говоришь, конечно хочу. Просто… Как же тебе объяснить малыш. Я сейчас немного занят, я работаю, зарабатываю большие деньги и строю нам большой, большой дом. Точно такой же как у тебя на картинке.
— Правда? — Стивен поднял голову и горящими глазами радостно посмотрел на Теодора.
— Да. Ты же видишь, если бы я не хотел, чтобы ты со мной жил, стал бы я приносить тебе такие подарки и приходить каждый день? А? Подожди ещё немного, и мы переедем в огромный дом, устроим там настоящий Дисней Лэнд. Ещё лучше того, куда ты сегодня ходил.
— Здорово.
— Конечно.
Тут в комнату зашла та самая женщина.
— Мистер Уайт, время.
— Да, да.
— Не очень приятная женщина, — с хитрым голосом прошептал Теодор. — Она всегда меня прерывает. Мне придется уйти, малыш.
— Ты завтра придешь?
— Как всегда.
— Не задержишься?
— Нет, — ответил Теодор, — даю слово.
— Хорошо, пап, пока!
Он обнял «отца» и Теодор вышел.
— Он вас ждал сегодня все полтора часа, мистер Уайт, — говорила женщина, идя вместе с Уайтом по одному коридору.
— Я уже извинился перед ним, за то что опоздал.
— Я хотела сказать, — они остановились, — что я вас очень уважаю мистер Уайт. Я же вижу, что материально вы не очень обеспечены, но вы покупаете ему подарки. Я вижу как вы любите его. У нас, к глубокому сожалению, больше нет ни одного отца или матери, который бы столь регулярно приходил к своему ребенку.
— Просто я действительно люблю его, — серьезно ответил Уайт.
— Знаете, я вас давно хотела спросить.
— Я вас слушаю.
— Вы же знаете, что документы о его родителях сгорели и мы ничего не знаем о его родственниках или настоящих родителях. Здесь как бы история, окутанная загадками.
— Я знаю, мисс Питерсон, что вы хотели спросить.
— Я хотела спросить, вы знали его родителей?
— Нет, его мать я не знал.
— А отца? Он жив?
— Да, он жив, но его настоящего отца лучше никогда не знать. — резко сказал он быстро ушел прочь.
— 6-
И всё-таки, как бы охранники не грозились, «эту суку» решили всё же выпустить через пять дней, как и обещали. Сами охранники с удовольствием держали бы его голодом в этом карцере, до скончания дней. Но начальство запретило нарушать устав, и больше чем на 10 дней (в зависимости от нарушения) в карцере держать нельзя. Охранники невзлюбили Питера с самого начала. Потому что если он затевал очередную драку, разнимать приходилось им. И даже если они сразу остановили драку, им всё равно был выговор за то что они не следят за дисциплиной так, как нужно в этой колонии.
Он лежал в уже знакомой ему комнате с мокрыми полами и текущим потолком. Он даже наизусть помнил стук и порядок открывания шести громких засовов на двери.
Вот и сейчас дверь снова загрохотала, засовы стали по очереди открываться и вот! В двери показались уже три знакомых рожи.
— Вставай, замухрышка! — прошипел охранник.
От бездвижимости у Питера затекли ноги и он с трудом мог шевелить ими, не говоря уже о руках. Он неуклюже, лежа на полу, повернулся в сторону выхода.