— Нет.
— Во время полета они проходили еженедельное медицинское обследование?
— Да.
— Они говорили с акцентом?
— Даже без намека на акцент.
— Вы знаете, какова вероятность существования инопланетной расы, неотличимой от людей?
— Миллион к одному, я полагаю, — ответил Дженнингс.
— Миллиард к одному, — поправил его Беккер.
— И тем не менее они были инопланетянами, — твердо сказал Дженнингс.
— А вы — единственный, кто сумел распознать в них инопланетян?
— Насколько мне известно — да.
— Как вы засекли их? Что они такого сделали?
— Мелочи, — сказал Дженнингс. — Ничего такого, во что можно было бы ткнуть пальцем и назвать неоспоримым свидетельством.
— Приведите пример.
— Как-то вечером, когда я был на мостике, Гринберг принес мне кофе. Он окунул в кофе большой палец и держал его так все время, пока нес чашку — а я еще и заставил его ждать, покуда вводил кое-какие команды, изменявшие наш курс, — но когда я принялся за кофе, он был еще таким горячим, что я обжегся. А когда я осмотрел его палец, он даже не покраснел.
— И вы застрелили его потому, что его большой палец был нечувствителен к горячему? — не веря собственным ушам, осведомился Беккер.
Дженнингс покачал головой:
— Нет, конечно, нет. Были и другие мелочи, пропасть мелочей. Например, компьютер в уборной для экипажа показал, что Провост не мочился больше недели.
— Может быть, он писал в кровать, — сказал Беккер. — Может быть, использовал офицерскую уборную или отливал в ванну вместо писсуара. Может, он напивался вусмерть каждую ночь и мочился прямо в раковину. Может быть…
— Я же сказал вам, что было не только это, — раздраженно пояснил Дженнингс. — Все четыре месяца нашего полета в глубоком космосе я только и делал, что замечал разные мелочи. Будь их одна-две, это еще можно было бы объяснить — но не десять и не двадцать. Они все записаны здесь, — продолжал он, указывая на краешек блокнота, торчавший из портфеля Беккера. — Когда я окончательно убедился, что я прав, я решил, что безопасность корабля и самой Земли требует, чтобы я как можно скорее ликвидировал их.
— Почему бы просто не посадить их под арест?
— Они были инопланетянами. Я понятия не имел об их физических или умственных возможностях. Наш карцер мог не удержать их, или же они были бы способны испортить корабль, оставаясь в заключении.
— Вы сделали еще кое-что, не так ли? — спросил Беккер, просматривая извлеченные из портфеля бумаги. — Я имею в виду — помимо того, что убили их.
— Верно, — ответил Дженнингс. — Я передал командование «Рузвельтом» своему помощнику и заперся в своей каюте, под домашним арестом.
Беккер покачал головой.
— Еще до этого.
— Я освободил главного судового врача Джиллетта от обязанностей и поместил его под арест.
— Точно, — сказал Беккер. — Почему вы это сделали?
— Потому что я подозревал, что он тоже инопланетянин.
— Тогда почему вы не убили и его?
— Потому что я не замечал за ним аномального поведения.
— Тогда что навело вас на мысль, что он тоже инопланетянин?
— Когда он осмотрел тела Гринберга и Провоста после того, как я убил их, он не сказал ни слова о том, что они не люди.
— Может быть, потому, что они и были людьми.
— Не были, — твердо сказал Дженнингс, — а стало быть, он был в сговоре с ними, независимо от того, человек он или инопланетянин. — Он помолчал. — Я спросил его напрямую, люди ли они, и он ответил утвердительно. После этого я не мог позволить ему выполнять и дальше свои обязанности.
— И ваш помощник поддержал вас?
Дженнингс покачал головой:
— Нет. Полагаю, он освободил Джиллетта несколькими часами позже.
Беккер сделал паузу, обдумывая следующий вопрос.
— Если я скажу, что не верю в вашу историю, вы решите, что и я — инопланетянин?
— Нет.
— Или что я в сговоре с ними?
— Нет, — сказал Дженнингс. — У вас есть только мое слово и мои наблюдения, а я понимаю, насколько неестественными они могут казаться. Но если бы вам представился случай осмотреть тела Гринберга и Провоста, а потом вы усомнились бы в моем рассказе, я мог бы заключить, что вы действительно в сговоре с ними.
Беккер откинулся на спинку кресла и с глубоким вздохом развел руками.
— И вы действительно хотите представить суду вот эту историю?
— Это правда, — сказал Дженнингс. — Я понимаю, что все это кажется абсолютной чушью, но…
— Чушь — это слишком мягко сказано, — перебил его Беккер. — По правде говоря, это самая нелепая разновидность паранойи, о которой я когда-либо слышал — а ведь я на вашей стороне. Мне и подумать страшно, что сделает со всем этим Магнуссен. — Он взглянул на Дженнингса через разделявшие их несколько футов. — Вы уверены, что не хотите ссылки на помешательство?
— Уверен.
— Этого-то я и боялся, — вздохнул Беккер. — Ну ладно, — продолжал он, с видом побежденного пожав плечами, — если такова ваша версия, мы должны работать с ней — во всяком случае, пока. Гринберг или Провост когда-нибудь служили под вашим началом до этого полета?
— Нет.
— А этот врач… Джиллетт?
— Нет. — Дженнингс пересел на край кровати. — Простите меня, майор, но…
— Что?
— Может быть, мне подвергнуться проверке на детекторе лжи?
— Суд не сочтет это приемлемым доказательством.
Дженнингс покачал головой.
— Я имел в виду — не для суда. Я хотел бы убедить вас, что я говорю правду.
— Это ничего бы не дало, — напрямик ответил Беккер. — Если вы чокнутый, вы пройдете проверку на «ура».
Дженнингс мрачно усмехнулся.
— Да, я понимаю, к чему вы клоните.
— Вы говорили о своих подозрениях еще кому-нибудь на борту «Рузвельта», прежде чем убили Гринберга и Провоста?
— Когда я только начал осознавать, в чем дело, я походя затронул эту тему в разговорах с двумя моими офицерами. Я не говорил об этом впрямую.
— Почему же?
— Они решили бы, что я спятил, — ответил Дженнингс.
— У обвинения имеются трое психиатров, которые с великой охотой подтвердят это под присягой.
— Только трое? — удивился Дженнингс. — Значит, одного из них я все-таки убедил.
— Четвертый в нерешительности. Нам от него проку не будет. — Беккер помолчал. — Позвольте мне все-таки спросить вас еще раз — вы уверены, что не предпочтете сослаться на временную невменяемость?
— Я не сумасшедший! — отрезал Дженнингс. — И более того, я должен предостеречь армию, что в наши ряды проник враг и нам грозит опасность. У меня отняли команду, мне запретили общение с прессой, так что сделать это я смогу только на суде.
— Вы никоим образом не сумеете убедить суд, что двое членов вашего экипажа были инопланетянами, если остальные двести тридцать семь членов экипажа плюс медик из врачебной комиссии поклянутся под присягой, что они были людьми. Если вы сошлетесь на невменяемость, вас будут лечить за государственный счет и вы сохраните свое жалованье и пенсию.
— А если я сумею убедить их, что я в своем уме?
— Тогда они попытаются выяснить, какие счеты могли быть у вас с Гринбергом и Провостом, объявят вас виновным в предумышленном убийстве и поставят перед расстрельным взводом.
— Они были инопланетянами, — упрямо повторил Дженнингс.
— Суд скорее примет версию об убийстве, чем об инопланетянах, — сказал Беккер. — Уж вы мне поверьте.
— Я знаю, что они были инопланетянами, и я исполнил свой долг, поступив так, как надлежит поступить капитану «Теодора Рузвельта», — непреклонно заявил Дженнингс. — Более того, для нашей безопасности жизненно важно, чтобы я убедил в своей правоте моих коллег; если только на моем корабле их было трое, одному Господу известно, сколько их проникло во всю систему вооруженных сил. — Он повернулся к Беккеру. — Ну так как, будете вы отстаивать мою невиновность или нет?