Наличие пожарных машин наготове было нормой. Наличие людей из наземного экипажа, бегущих трусцой, чтобы взять на себя управление верхней ступенью, также было нормой. Как и то, что комендант базы, генерал-майор в серебристо-серой ваффенфарбе ракетных войск, подошел поприветствовать его. Однако присутствие пары эсэсовцев в длинных черных пальто, сопровождающих генерала, было каким угодно, только не нормальным.
Глаза Друкера сузились. Его неприязнь к СС уходила корнями почти в половину жизни, в тот день, когда он и другие рядовые из его танковой команды обманом лишили их выбранной добычи. Никто из его знакомых не любил СС. Все, кого он знал, боялись СС. Он сам боялся СС, а людей в черном боялся еще больше, потому что его прошлое, если оно когда-нибудь всплывет, делало его уязвимым для них даже спустя все эти годы.
Когда они подошли к нему, их правые руки взметнулись вверх в идеальном унисоне. “Хайль Гиммлер!” - хором воскликнули они.
“Heil!” Друкер отдал честь в ответ. Он повернулся к генерал-майору Дорнбергеру, достаточно достойному парню. “В чем дело, сэр?”
Прежде чем Дорнбергер успел заговорить, один из эсэсовцев сказал: “Вы Друкер, Йоханнес, подполковник, номер платежки”, - быстро проговорил он.
“Я есть”. Друкер гораздо бы предпочел не стоять там. У него болели ноги, болела спина, даже волосы, казалось, болели. Он хотел пойти куда-нибудь, сесть - или, еще лучше, лечь - и составить свой отчет. После полета на ракете в космос, разве он не имел права на небольшой комфорт? Бутылка шнапса тоже была бы не лишней. “Кто вы?” - спросил он настолько резко, насколько осмелился.
Эсэсовец проигнорировал его. “Вы должны считать себя исключенным из списка утвержденных пилотов ракетных войск рейха, начиная с этой даты и до окончания расследования и допроса”, - бубнил он.
“Что?” Друкер вытаращил глаза. “Почему? Что я сделал? Что, черт возьми, я мог сделать? Я был в космосе, на случай, если ты не заметил”. Внутри он вздрогнул. Неужели его прошлое все-таки восстало, чтобы укусить его?
“Вы немедленно отправитесь с нами для допроса и оценки”, - сказал эсэсовец. “Мы обнаружили надежные доказательства того, что бабушка вашей жены по отцовской линии была еврейкой”. У Друкера отвисла челюсть. Кэти никогда ни словом не обмолвилась об этом, по крайней мере, за все годы, что он знал ее. Он задавался вопросом, знала ли она сама. “Пойдем”, - рявкнул эсэсовец. В оцепенении подошел Друкер.
Мордехай Анилевич насвистывал, когда ехал на велосипеде по дороге недалеко от границы между оккупированной ящерами Польшей и Великогерманским рейхом . Фермер пропалывал землю недалеко от обочины дороги. Анелевич помахал ему рукой. “Ты перестал бить свою жену, Болеслав?” - крикнул он.
Поляк помахал ему рукой. “Дьяволы поджарят тебя в аду, ты, проклятый еврей”.
Они оба рассмеялись. Анелевич продолжал крутить педали по дороге в сторону Лодзи. Если Польша не была самой необычной страной в мире, он не мог представить, что это было. Просто для начала, это было единственное место, которое он мог вспомнить, где большинство жителей были более счастливы иметь ящериц во главе, чем они были бы с людьми. Конечно, учитывая, что выбор человеческих повелителей был ограничен рейхом и Советским Союзом, в Польше это имело больше смысла, чем в большинстве других мест.
О, некоторые поляки все говорили и говорили о восстановлении своей независимости. Они наивно воображали, что смогут сохранять эту независимость более двадцати минут, если Ящеры когда-нибудь решат уйти. Им удавалось удерживать его в течение двадцати лет после Первой мировой войны, но оба их крупных соседа тогда были слабы. СССР и, к сожалению Мордехая, Германия не были слабыми и сейчас.
И евреи, которые выжили в Польше, тоже не были слабыми в эти дни. У Анелевича за спиной висел пистолет-пулемет. В наши дни многие мужчины и даже женщины, как поляки, так и евреи, все еще ходили вооруженными. Мордехай видел много голливудских вестернов, некоторые из которых были дублированы на польский, другие - на идиш. Теперь он понимал их гораздо лучше, чем когда был студентом-инженером в Варшаве до вторжения немцев в 1939 году. Пистолет был уравнителем.
Спрятанный где-то недалеко от Лодзи, у евреев был абсолютный уравнитель: металлическая бомба, захваченная у нацистов, которые намеревались превратить город и его большое гетто в грибовидное облако. Анелевич не знал, сработает ли бомба после всех этих лет. Его техники сделали все возможное, чтобы поддерживать ее в рабочем состоянии, но насколько это было хорошо? Поляки не могли быть уверены. Ящеры тоже не смогли. И немцы или русские тоже.