— Но это ведь было не у нас, а в Энске, — сказал Филиппыч.
— Неважно, что не у нас. А обидно.
— Конечно, обидно. Ну а шкафчики Чик не жег. Он малый грамотный. Соображает.
— То-то грамотный. Короче, я ему говорю: «Кончай чудить. И до тебя было много умников — все ушли в сторону моря. И что бы ты ни придумывал, все упирается в конечном счете в технаря. Он — хозяин на самолете. Ты его не дергай, не надо. Ты ему уют создай. Он покувыркается на морозе градусов в тридцать с бодрящим ветерком, так хоть теплушка была б приличная и горячая вода. А он свое: «Нельзя жить категориями «Блерио». База должна быть современной. У нас сейчас как на войне: либо мы ее, либо она нас — старая система то есть. И люди у нас ничем не хуже американцев, а технари, пожалуй, и пограмотнее будут и порасторопнее». — «Вот, — говорю, — и позаботься об людях. Хватит болтать о заботе». А он свое: «Я буду не я, а База наша станет лучшей не только…» Ну, будто бы он и американцам нюх начистит в смысле работы. «А тогда, — говорит, — я не то что аквариум поставлю в раздевалке, — это в мой огород, — а сделаю бассейн с лебедями и Дом авиаработников выстрою получше твоего Дома журналистов с бильярдной, спортзалом, золотыми рыбками, не говоря уж о пиве с раками. Ничего не пожалею». — «И сколько ждать этого пива с раками? — спрашиваю. — До старости? А ведь цель каждого поколения — это оно само, а не какие-то мифические потомки, которые, может, и пива пить не станут». Ну я, конечно, не поддерживал его особо в его прожектах. По этому поводу мы и грызлись как кошка с собакой, он меня называл консерватором. А я ему говорю: «Все по-новому да по-новому. Когда же будет по-доброму?» И он меня возненавидел. И знаешь за что?
— Мешал ты ему, Коля, — объяснил Филиппыч. — Чего ж тут неясного?
— Да нет, не то. Я ему свинью подложил, чтоб он возненавидел меня по-настоящему и организовал против меня остальных. Уже была эта самая диспетчерская, работники недовольны, ропщут, кое-кто увольняется, дела идут из рук вон плохо, то есть задержки были. Я успокаиваю людей как могу. Не волнуйтесь, товарищи, без паники, сохраняйте наружное спокойствие, скоро все вернется на прежнюю колею. Бедный Чик с лица спал — в гроб иных товарищей порумянее кладут. Не понимает, где просчитался.
А ведь все по его расчету должно быть, как в лучших домах. Гладко было на бумаге, а на деле все кувырком. Я ему говорю: «Ну как? Не слушались меня!» А он только рукой машет: шел бы, мол, я подальше. И вот он торчит на аэродроме неделю. Неделю спит не раздеваясь в своем кабинете на клеенчатом диване. Секретарша покупает ему зубную щетку, электробритву и все такое. Он ищет, где ошибка, и зверствует. Вообще, пока он торчал на аэродроме, все самолеты вылетели вовремя. Он собирает начальников и спрашивает: «Ну, дорогие товарищи, можно работать без задержек?» А один возьми да ляпни: «Вам-то хорошо: вы пришли, попугали да ушли, а нам с этими людьми постоянно жить». Чик и говорит: «Вы не на месте. Я вас снимаю». А другому товарищу: «Займите место погибшего командира!»
— Так какую же ты ему свинью подложил? — поинтересовался Филиппыч.
— Короче, он устал, вымотался, а тут ему предложили совершить прогулочку в составе делегации авиаработников по новой трассе в Мозамбик. Он, конечно, рад прокатиться в Африку да передохнуть от реорганизационной свистопляски. А я в разговоре с Иваном Петровичем возьми и ляпни вроде как по наивности: «Нехорошо, мол, оставлять корабль без капитана в такое время». И Чику намекнули. А он парень сообразительный, намек понял, не поехал, хотя паспорт уже был на руках. И мне за это дело отплатил. Чего и требовалось. Ты понял игру?