«Ничего не ускользало от проницательного взгляда писателя», — процитировал он.
— Так это разве не вы писали о каком-то мальчике… Ну не о каком-то, а… словом…
— Я тебе не писала. И ты сам виноват в том, что не писала.
— Но ведь вашим почерком!
— Да? Странно. Шутка, может? Это шутка в стиле одного моего бывшего ученика. Был такой — Арсений. Большой мастер подделывать почерки. Да что с тобой? Ты что глаза выпучил, как таракан?
— Так это, значит, шутки?
— Может, и шутки. А о чем письмо-то?
— Так, глупости. Скажите, есть ли у вас сын?
— Сын? — Люция Львовна загрустила. — К сожалению, нет. Ну а о чем говорилось в письме?
— Чепуха в стиле Сени.
— Ну ладно. Я к тебе все-таки по делу, — сказала Люция Львовна нетерпеливо. — Я к тебе насчет очерка.
— Ни в коем случае!. — выкрикнул он. — Никаких очерков! И… и извините. Меня ждут. Я недостоин быть героем вашего очерка. Желаю вам всего хорошего.
Что же это произошло с миром? Ночная серая мгла превратилась в сверкающий иней, запели весенние птицы, закачались мачты яхты за пальмами, запахло озоном.
— Что за баба? — спросил Миша Пудовкин.
— Журналистка. Хотела что-то написать.
— Головогрудь, тазобедро — все в норме технических условий.
— Не испытывал. Так что будем делать?
— Испытай.
— К черту.
— Насос заменим — это недолго, — отозвался Апраксин, — это ты правильно говоришь. Понимаешь, что глупо его менять, а, однако, все становится на свои места.
— Вы начинайте помаленьку демонтаж, а я пойду водички попью. В горле что-то как в ржавой канализационной трубе.
Он шел вдоль стоянки мимо берез и красного тальника, похожего на схему кровообращения, к автомату с бесплатной шипучкой и увидел Ивана Ильича Нерина — тот сидел на лавке и, подавшись вперед, наблюдал за двумя скворцами, которые чем-то промышляли у лужи, блестевшей в траве. Заметив Росанова, он поманил его и приставил палец к губам. Росанов, крадучись, пошел к Ивану Ильичу, в знак осторожности закусив губу.
— Не спугни… пусть… — объяснил Иван Ильич, — крылышки… это… зеленью отливают… Куда идешь?
— Водички попить. Поздравляю вас с избранием на новый пост.
Иван Ильич только махнул рукой:
— Как твои дела?
— Хорошо. Спасибо.
— Как отец, Настя?
— Нормально.
— Тут это… ты-то на борт как? Пойдешь? Идет набор… Ил-62… бортинженер… Есть шансы.
— Неужели возможно? Ведь после собрания…
— Разнарядочка пришла… Пройдешь медкомиссию?
— Не знаю.
— Надо пройти. Держи себя… Вина не пей, не кури — даром это. Бросай курить… Глупо это…
— Брошу, — ответил Росанов и почувствовал, что и в самом деле бросит.
— Что за дефект? Разобрался?
— Похоже, что разобрался. А тут мне письмо пришло из Самоедской. Почитайте.
Иван Ильич прочитал письмо и задумался.
— Как поступить? — спросил Росанов. — Ведь там я как будто нужнее. Это с одной стороны… Если напишу, что у меня есть возможность пойти на борт, меня там поймут и не осудят… Но если я поеду туда…
— «Летун отпущен на свободу», — задумчиво произнес Иван Ильич.
— Что, что?
— Это у Блока… Стихотворение такое… Отпущен, значит, летун… У тебя право выбора… Ты на распутье.
— А вы бы как поступили на моем месте?
Иван Ильич ухмыльнулся.
Росанов сказал:
— Как скажете, так и поступлю. Ей-богу!
— Не скажу, — ответил Иван Ильич, — сам… отпущен на… свободу… Разные времена, разные песни… Своя голова…
— А если в Самоедской узнают, что я не пошел на борт?..
Иван Ильич поглядел на Росанова и улыбнулся своей детской улыбкой.