Забываясь под утро тяжелым сном, Федор мечтал не проснуться, но медсестра давала ему холодный мокрый градусник – и приходилось начинать новый пустой день.
Федор пытался занять себя чтением, но взгляд равнодушно скользил по страницам любой книги, будь то классика или детектив. Периодическая печать тоже не радовала – он никогда не любил газет и журналов, а в последнее время они к тому же слишком много внимания уделяли его скромной персоне. В стороне остался, пожалуй, только «Юный натуралист», остальные издания почли своим долгом вылить ушат помоев на зарвавшегося лихача-прокурора и напомнить советским гражданам, что у нас перед законом все равны и никакие должности и регалии не помогут тебе избежать уголовной ответственности. Федор мог бы, не вставая с койки, привести множество примеров, доказывающих, что это совсем не так, поэтому обличительный пафос журналистов скорее веселил его, чем расстраивал.
Наряду с публичной поркой прокурора газеты прославляли какую-то девочку, которая, находясь в непосредственной близости от места аварии, не растерялась, а спасла ребенка, который иначе погиб бы под колесами потерявшей управление машины, а потом отважно оказывала пострадавшим первую помощь до приезда «Скорой».
Только думая об этой отважной девчонке, Федор немножко оживал. Ему хотелось познакомиться с нею, поблагодарить за свое чудесное спасение, а главное, за то, что выхватила ребенка из-под колес и избавила его от груза, слишком тяжелого даже для его выносливой совести.
Когда его навестил следователь, Федор спросил, как можно связаться с героической девочкой, но тот ответил, что она – ключевой свидетель, поэтому общаться с нею до суда нельзя.
Что ж, делать нечего, оставалось только мысленно желать девочке всего счастья, которое только возможно в этом мире.
Хоть Федор понимал, что после суда его ждет зона, что в его случае означает смерть, все равно хотелось поскорее покончить с этой неопределенностью.
Пока он не поправился, его нельзя ни судить, ни уволить, но больничная койка уже осточертела, да и противно, если люди думают, что он не только лихач, но еще и трус, скрывающийся от правосудия за мнимой болезнью.
Жена навещала его каждый день, строгая и спокойная, как всегда, и Федор не спрашивал, понимает ли она, что жизнь ее навсегда изменилась. Не будет больше ни личных шоферов, ни спецраспределителей, ни закрытых секций магазинов, ни помощницы по хозяйству, даже таких мелких номенклатурных привилегий, как доступ к хорошим книгам, не останется. Если Таньку после суда над ним не выселят из квартиры, это можно будет считать огромной удачей.
Она приходила, вежливая и сдержанная, как мятный «Холодок», доставала из сумки разную полезную еду и свежее белье, а Федор ни о чем ее не спрашивал, не мешал ей выполнять свой долг жены до конца (ведь ничего нет лучше сознания, что ты сделал все, что мог, нигде не смалодушничал и не уклонился).
Однажды она принесла ему очередную филиппику на тему его лихачества. Толстый ежемесячный журнал тоже решил отметиться во всеобщей травле и напечатал длинный очерк, в котором автор поставил перед собой сложную задачу вывести обобщение из одного-единственного случая, отчего произведение его получилось одновременно и занудным, и кликушеским. Федор не слишком разбирался в литературе, но полагал, что очеркист-профессионал мог бы называть его не только зарвавшимся хамом, а поискать еще какие-нибудь хлесткие эпитеты для выражения своего негодования.
Пожав плечами, он вернул журнал Татьяне.
– Только я подумала, что проблема утратила остроту, как вот опять, – процедила она.
Федор поморщился:
– До суда теперь будут нагнетать, будоражить народное сознание, чтобы судьи не подумали вынести мягкий приговор.
– А такие публикации разве не противозаконны?
– Немножко. Но кто считает, когда раз в кои-то веки призвали к ответу чинушу и бюрократа?
Жена усмехнулась:
– Ну да, у меня на работе все рады, как дети. Тетки прямо трясутся от счастья, ах, наконец-то и моя корова тоже сдохла, и я дерьма похлебаю, как они.
– Ты уж прости, Таня, что так получилось…
– Федор, я не верю, что ты виноват в этой аварии, – вдруг сказала жена.
Он вздрогнул, так неожиданно это было услышать.
– Правда?
– Да. Но не из сентиментальных соображений, а просто я слишком часто ездила с тобой и знаю, какой ты осторожный и ответственный водитель. Ты просто не мог устроить такое даже на подсознательном уровне.