— Ну что, больной, давай ужинать, — весело произнесла она, поставив поднос на небольшой и довольно грубо сколоченный столик.
— Ты серьезно думаешь, что я это все смогу съесть? — глядя на поднос, поинтересовался Стас. — Тут, как минимум, на четверых или мы еще кого-то ждем?
— Это все тебе девчонки с кухни расстарались, здесь все, что ты любишь. Они, как узнали, что ты в себя пришел, сразу на Полковника насели и не отставали, пока он им закрома не открыл. Так что, налегай.
— Да я вроде пару часов назад только поел, — попробовал увильнуть Стас, — да и не съем я все это один.
— А я говорю — съешь, — уверенно заявила девушка. — Так, давай подушку под спину, чтоб сидеть удобней было, вот тебе вилка или тебя покормить?
— Нет уж, я как-нибудь сам, слава богу, сил на то, чтобы шевельнуть рукой, у меня хватит. И уж коли ужина не избежать, предлагаю ужин при свечах. К тому же, все равно другого освещения нет. Красавица, не откажите больному в последней просьбе.
— Я тебе покажу последнюю просьбу, — нахмурилась Яна.
— Ну, я же шутя, — начал оправдываться Стас.
— Не шути такими вещами, тем более, когда лежишь больной. Но так уж и быть, — сменяя серьезный тон на веселый, произнесла она, присаживаясь в элегантном реверансе, — я принимаю ваше предложение.
Они засмеялись одновременно, Стас, правда, почти сразу перестал — грудь заболела, все-таки он поправлялся, хоть и быстро, но на то, чтобы все зажило окончательно, требовалось еще какое-то время.
Вечер прошел весело. Впервые за долгое время Стас улыбался, шутил и наблюдал, как хорошо девушке, которая сидит напротив него.
Через четыре дня Иваныч, осмотрев раны Стаса, позволил ему ненадолго встать с постели. Стас, которому надоело праздное лежание в кровати, был рад этому. Едва он оказался на ногах, тут же заявил, что ему срочно нужно в администрацию, мол, хватит валяться, пора работать, на что Полковник, прибежавший по просьбе Иваныча, безапелляционно заявил:
— Отдыхай, выздоравливай, пока без тебя разберемся, а если что важное будет, проведем заседание прямо здесь. А попробуешь сбежать, мы всем советом проголосуем, чтобы тебя к койке наручниками приковать. Понял меня?
Стас кивнул, Полковник не шутил, понадобится, действительно, прикует.
— Вот и хорошо! — улыбнулся Полковник. — А чтобы ты не скучал, вот тебе чтиво, времени маловато с этим разобраться, — протягивая Стасу дневник, найденный в Тобольске, произнес он. — А пока ты к койке прикован, прочтешь что, да как, и выводы сделаешь.
— Хорошо, — серьезно кивнул Стас, положив руку на дневник. — Это относительно полезное дело, так что, считай, тебе удалось меня уговорить.
Полковник кивнул и, пожелав скорейшего выздоровления, вышел. А Стас открыл общую тетрадь в жесткой оплетке и уставился на первую страницу, на которой было аккуратным почерком выведено одна фраза: «Тобольск, август. Даты больше не имеют значения». Стас перевернул страницу и окунулся в жизнь коммуны.
Четверть книги подросток, которого звали Алексеем, исправно описывал жизнь на продуктовой базе. Фактически коммуна представляла собой обычную банду, разве что рабства в ней не признавали. Начало не увлекло Стаса, ему было не интересно, сколько народу погибло в перестрелке, сколько удалось убить нападавших, количество добытых предметов и все прочее, что казалось на тот момент важным для автора дневника. Стас буквально пробегал взглядом по строчкам, ища какие-то сведения о чем-то странном. И нашел. Помимо описания гибели банды, обосновавшейся в здании МВД, Стас нашел несколько интересных фактов.
«Сегодня группа разведчиков ходила в центр города, несколько пришлых, прибившихся к нам, говорили, что видели там, в домах, какие-то странные тени. Наш командир отправил людей, скорее для того, чтобы захватить неизвестных, поселившихся там. Он не очень поверил чертовщине, про которую говорили пришлые. По-моему, этот бывший военный не верит ни в бога, ни в черта. А я им верю. Разведчики вернулись почти к рассвету. Странные они какие-то, бормочут себе под нос что-то нечленораздельное, взгляд отсутствующий, в глазах какой-то странный блеск. Главному сказали, что ничего и никого не видели, просто напугались немного, когда от стаи псов удирали. Только я им не больно верю, слышал, что Семеныч из арсенала сказал, что они не истратили ни одного патрона. А ведь должны были отстреливаться…».
Следующая запись была двумя днями позже.
«Разведчики, ходившие в город, обезумели: один повесился, забравшись на крышу ангара и, закрепив на флюгере веревку, с криком: „Мы сами виноваты“, прыгнул вниз. Второй попытался завладеть оружием, и был убит часовым, но это был уже не он. Я с часовым говорил, парень сказал, что Андрей пер на него нехотя, словно сопротивляясь чему-то или кому-то, глаза мутные и при этом постоянно кричал, что города — это скопище мерзости и пороков людских, а когда услышал звук передернутого затвора и выстрел, оседая, произнес своим нормальным голосом: „Спасибо“, и, улыбнувшись, умер. Третьего было решено посадить в подвал. Всю ночь он кричал, колотил в дверь, просил, чтобы позвали главного, а к утру затих. Пуля решил посмотреть, что с ним, отрыл дверь, а там весь пол кровью залит. Пленник просто перегрыз себе вены. А на стене своей же кровью написал: „И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии и всю окрестность сию и всех жителей городов сих, и произрастания земли“. А под текстом из Библии слабеющей рукой дописал: „Мы видели всю мерзость и гниль города нашего, вскоре она пожрет и вас“.»
Стас задумался: «Что же такое увидели в опустевших домах разведчики? Ведь ясно, они повстречали что-то изменившее их или вселившееся в них. Даже увидя призрак, человек не может сойти с ума за одну ночь. Мы были в Тобольске, но не сошли с ума. Если, конечно, не считать той волны страха, которая убила Володю». Он принялся листать дневник дальше, на какое-то время Алексей вернулся к повествованию об обычной жизни поселения, и Стас не нашел в его записях ничего необычного. Но спустя два месяца после записи о смерти разведчиков, снова пошла необходимая информация.
«В городе что-то происходит, — писал парень, — люди все чаще сходят с ума. Почти все банды, которые располагались вблизи центра либо уничтожены, либо бежали со своих территорий. Разведчики действительно видели нечто. Один мужик, который собирал людей, чтобы уйти из города, сказал одному из наших, что города обречены. Он видел во сне, что весь город светится ярко, а в центре темное пятно, из которого ползут щупальца, пожирающие все вокруг. Наш боевик просто посмеялся над мужиком, заметив, что пить меньше нужно, тогда и чертиков видеть не будет. Мужик что-то пробормотал и ушел, уведя с собой два десятка людей. На прощание он бросил: „Уходите, пока не поздно, или все здесь погибните. Города прокляты, мы сами создали это проклятие. Ненависть и злоба ползет из центра“.»
Следующая запись о событиях в Тобольске сделана другим почерком.
«Алексея больше нет, он окончательно спятил, три дня назад ушел вместе с разведчиками к соседям, вернулся седым, глаза безумные, несет какой-то бред о душе города, отравленной людьми. Сегодня ночью один из часовых видел, как он вышел из ворот базы совершенно голый и пошел в сторону центра. Его окрикнули, он даже не обратил внимания. На рассвете его тело нашли в двух кварталах разведчики, посланные в погоню, в глазах застыл ужас, на лице гримаса страха. Такое ощущение, что именно от страха он и умер. Алексей, молодец, начал вести этот дневник, я продолжу».
Стас отложил дневник и задумался, похоже, разгадка только что была перед его глазами. Кто сказал, что у городов нет души, кто сказал, что они ничего не чувствуют? Если человек этого не видит, это не значит, что этого не существует. Похоже, автор прав, вся злость, зависть, корысть, жестокость, предательство долгое время копилось в кирпиче, в бетоне, асфальтовом покрытии… Долгие века это ждало лишь одного — пробуждения и возможности пожрать своего создателя — человека. Оно победило, человек ушел из городов, и теперь это нечто будет умирать в месте, которое его породило. Больше нельзя организовывать экспедиции, подобные той, из которой он привез этот дневник. Города потеряны для человека. Природа разрушит все, что он создал, сравняет с землей каменные уродливые дома и широкие улицы, а вместе с ними, скорее всего, умрет и то, что мы породили и о чем даже не подозревали, упиваясь своим могуществом.