— Спасибо, Леша, — улыбнулся Паже. — Надеюсь, ты понимаешь, что разговор наш, так сказать, конфиденциальный.
— Железно, товарищ начальник. Понимаю, служба. А фотоаппарат-то был приличный. — Мартынов пожал офицеру руку и побежал к морю…
Полковник Пинкулис, когда Паже доложил о своих неудачах на пляже и скудных сведениях, которые сумел собрать, неожиданно спокойно заметил:
— Вы сделали все, что было в ваших силах. Давайте лучше подытожим, что мы имеем. Несколько хороших отпечатков пальцев Гартенфельда и фотографию этого Миши. Маловато, конечно, но может пригодиться москвичам.
— Значит, Юрий Михайлович, полное разочарование? — спросил Фомин Михайлова. — А вы надеялись сразу?.. Свою работу латвийские товарищи проделали добросовестно. И уж тут не их вина, что по данным экспертизы: Федот, да не тот.
Полковник стал разглядывать присланные из Риги фотографии Гартенфельдов и молодого человека, искавшего с ними встречи. Особенно внимательно разглядывал он самого дядюшку, там, где лицо его было крупным планом. Пожал плечами.
— Да, видимо, это не Лютце. Вот если бы удалось самому его увидеть поближе… Только нужно ли теперь тратить на это время, если не совпали отпечатки пальцев — значит, кто-то другой.
— По совести говоря, Евгений Николаевич, мне почему-то казалось, что Зандлер скрывается под именем Гартенфельда.
— Ну что ж, бывает. А может быть, все-таки Петров ошибся? Шутка ли, прошло столько лет. Да, вот что я упустил: не заметили наши товарищи одной особенности, о которой я вам говорил. Он иногда делал вот так… — Фомин несколько раз быстро напряг и распустил мышцы правой щеки. — У Лютце это едва заметно, нужно присмотреться. Кстати, Петров на это и обратил внимание, потому что портретного сходства с тем, прежним Лютце он не отметил, глаза узнал, лоб и это движение. Предупредите товарищей еще раз.
— Понятно.
— И принимайтесь за проверку других. У вас еще не проверены двое. Они, помнится, вот-вот должны приехать из Ялты.
Людмила Николаевна посмотрела на часы. Пора было собираться на работу. Уже несколько лет она вела на общественных началах хоровой кружок в заводском Дворце культуры, и это приносило ей большое удовлетворение. Сейчас, летом, занятия проводились нерегулярно. Но в назначенные дни она приходила вечерами во дворец, к тому же дома сидеть было скучно, а там всегда ее окружали люди, молодые воспитанники, каждый со своими мечтами, заботами и даже страстями.
Людмила Николаевна сама давно уже не пела — пропал голос. Произошло это неожиданно, в пору тяжелой болезни дочери, когда девочка несколько дней была на грани жизни и смерти. Но в Людмиле Николаевне открылось второе призвание — призвание педагога, она стала учить пению других.
Сегодня ей особенно хотелось быть среди людей. Утром позвонил Виктор Сергеевич и сказал, чтобы его не ждали — задержится в командировке еще на несколько дней. Дочь Иринка была на юге и писала маме хорошие письма. Они доносили запахи моря и виноградников, где дочь, с подругами по институту, работала на практике. Скорей бы уж Виктор заканчивал свои испытания и тогда они вместе поехали к дочери, как было задумано, и провели отпуск вместе. Если бы рядом не было тети Виктора Сергеевича, Людмила Николаевна просто бы извелась от тоски.
— Мама Катя, я ушла, — сказала она, заглянув на кухню, где старушка с завидным терпением помешивала в тазу большой ложкой кипящее варенье.
— Иди, голубушка. Только не задерживайся. Скоро поспеет, чаевничать будем со свеженьким. Попробуй пенки — язык проглотишь.
Отказаться было невозможно.
Людмила Николаевна вышла на улицу. Дневная жара спала, но каменные стены, тротуары все еще дышали теплом. Даже близость Москвы-реки не давала прохлады. На улице было много народу, москвичи спешили в парки и скверы. Большие очереди вытянулись у причалов речных трамваев. Когда она переходила улицу, заметила, что за ней следом идет молодой человек. Ей показалось, что он только что встретился с ней в подъезде дома. А вот теперь торопливо шел сзади. Она обернулась, парень прошел мимо. «Наверно, новенький, из нашего дома», — решила она.
Лугунов вышел из автобуса на остановку раньше центрального входа в усадьбу «Архангельское». Прошел в парк, направляясь к памятнику Пушкину, у которого его должен был ждать Гартенфельд. Лугунов спешил — он опаздывал к условленному времени. Иоганн Карлович сидел на скамейке и читал газету. Лугунов сел рядом, поздоровался. Гартенфельд неторопливо свернул газету и положил в карман.