— Если судить по портрету, княгиня была очаровательна, — обратился Гартенфельд к сидящему, так, словно они расстались пять минут назад и теперь продолжали разговор.
— Жаль, что умерла совсем молодой, — отозвался человек, отрывая взгляд от книги.
— У нас в таких случаях говорят: «Каждому свое». У вас это принято считать провидением господним. На самом же деле это жизнь с ее закономерностями. Не так ли, коллега Старк?
При этом имени незнакомец вздрогнул и осмотрелся по сторонам.
— Тс! Кларк, черт возьми! Кларк! И не иначе.
— Да, да, простите. Привычка.
— Люди нашей профессии не должны иметь привычек. Они их губят.
— Вы правы, Кларк, еще раз извините. Увидел вас — забылся. Расслабился. Вспомнил Брюссель, нашу совместную работу. Извечная немецкая сентиментальность. Уезжая, я просил дать мне надежный канал связи, но, мой бог, никак не предполагал, что это будете вы. И рад — мы опять в одной упряжке.
— Упряжка, пожалуй, одна. Верно. Но в этом заезде мне опять отводится роль пристяжной.
— Я понимаю, вам импонирует роль кучера, но он определился еще в начале скачек и порой помахивает кнутом.
— Что делать, если в упряжке не все одинаково тянут, — скривился Кларк.
— Точнее, кое-кто хочет выскочить из нее, как это сделали французы. Пожалуй, хватит об этом. Расскажите, как вы оказались здесь, а не в Бейруте. Тогда на выставке мы не смогли поговорить.
— Провалился один из моих агентов, — раздраженным тоном бросил Кларк.
Гартенфельд вопросительно посмотрел на Кларка.
— Ах да! Припоминаю. Пикантная, надо сказать, история. — В голосе Гартенфельда звучала неприкрытая насмешка.
Кларк не ответил на колкость.
— В Бейруте я чувствовал себя как дома, а здесь каждую минуту можно оказаться персоной нон грата. Особенно после знаменитого блефа «Красные шпионы в английском парламенте».
— Чувствуется ответный нажим?
— Для этого нужно быть основательно засвеченным или вести себя крайне неосмотрительно. Просто так, без оснований, не беспокоят. Они без шума выдворили тех, кто им мешал, и все. У меня во всяком случае к ним претензий нет.
— Отрадно слышать. Тем более что у меня к вам просьба. Удалось кое-что раздобыть. Но предстоит еще небольшое дело. Не хочется иметь против себя лишние улики. Полагаю, объяснять ничего не нужно. Адрес известен.
— А вы говорили — одна упряжка. — Кларк закурил.
Гартенфельд тем временем достал из бокового кармана небольшой продолговатый пакет, дополнил его полученными от Лугунова документами.
— Вот и вся почта. Учтите, Кларк, без дураков — пленка требует специальной обработки, а документы хороши лишь тогда, когда они подлинные. Ясно? И еще — не суйте нос в свои старые связи. Я пробовал установить контакт с одним из ваших, тех времен. Удивительно повезло. Этот ублюдок отправил моего человека к дьяволу.
— Вы знаете, с годами ценность собственной шкуры удивительно возрастает. Поэтому у меня и в мыслях такого не было. О документах не беспокойтесь. Через три — четыре дня они будут лежать на столе вашего, впрочем, нашего общего шефа.
— Иного я не ждал. Благодарю вас, Кларк. До встречи.
— До встречи. И не забывайте о сентиментальности.
Гартенфельд поспешил откланяться. Только в такси он облегченно вздохнул, где-то в тайниках мозга постоянно шевелилась мысль: все ли благополучно, все ли уж так в порядке?.. Сможет ли он при случае доказать свое алиби? Теперь на руках не было улик. К важнейшему шагу, который он должен был сделать и ради которого была задумана его поездка в Россию, он пришел совершенно чистым.
Дело, между прочим, предстояло рискованное, и ему нужно было вести себя предельно расчетливо. Многое, конечно, могло зависеть от случая.
Лотта!.. Она значилась нескомпрометированной. Понятие в его профессии определенное, но всегда за этим словом он усматривал неопределенность… Правда, в данном случае большинство позиций, по которым они проводились и тогда, в Ганновере, со Старком, и позднее, в Пуллахе, и совсем недавно, в Брюсселе, с его новыми «вторыми» хозяевами, Лотта оставалась, так сказать, «в активе». Иначе бы она фигурировала на следствии еще в Энбурге. Ведь она была одним из важнейших аргументов, который советская контрразведка пустила бы в ход сразу. Этого не случилось. И еще — так во всяком случае ему подсказывала его логика — если бы Лотта хоть раз обмолвилась о своих связях со Старком и с ним, вряд ли бы советская контрразведывательная служба допустила, чтобы она стала женой Денисова — крупного советского ученого. Смешно думать, что ее оставили как приманку и столько лет терпеливо ждали, что на нее клюнут.