— Какие?
— Старку подчинена группа так называемой похоронной команды.
— А-а, гробокопатели! Как же, помню. Это они здорово придумали: под видом розыска погибших подданных его величества разъезжать по зоне и преспокойно собирать информацию. Нашему противнику никак нельзя отказать в остроумии. Не так ли? Без малого полгода его люди болтались здесь.
— Да, еще такая подробность, Георгий Васильевич, Мевис склонен считать — и мне думается, что он прав — основной отдел находится где-то в другом месте, скорее всего, на той частной вилле, о которой он упоминал раньше. Здесь, в Ганновере же, этакий проверочно-фильтрационный пункт для первичной обработки агентуры.
— Я тут без вас еще раз «проиграл» всю операцию, — сказал Кторов. — Подумал над «узкими» местами, которые могут вызвать некоторые осложнения и опять-таки встречу с официальными лицами. Она ведь не исключена даже в доме Мевиса. Мало ли, что могло произойти там за эти дни. Так вот, в конце концов вы всегда можете сказать, что с господином Клюге лично знакомы. — Кторов улыбнулся. — Ведь это в самом деле так — знакомы… Он, допустим, узнав о вашей поездке в Ганновер, попросил оказать ему небольшую любезность: привезти что-нибудь. Придумайте что. Трудно доказать, что этого не было. Пока они смогут что-то проверить, пройдет время. К тому же вы лицо официальное, неприкосновенное, у вас есть приличное алиби. Теперь о Вышпольском. Помните, в своем показании он называл адрес авторемонтной мастерской, в которой работал.
— Да, на Принц-Альбертштрассе. Там же, где дом Мевиса.
— А что, если вам заглянуть туда по дороге. Ведь рядом, заехать на одну минутку. Спросить Станислава. Ну, допустим, завезли ему должок…
— Значит, вы все-таки считаете, что его следует проверить? Мне, признаюсь, это и в голову не пришло. В самом деле, удобный случай. А что, если захватить фотографию Вышпольского, показать на станции, мол, этот парень у вас работал?
— Можно, конечно, и фотографию показать. Но тогда придумайте другую версию. Тут уж должок не подходит, тут надо вести речь о хорошем знакомом. А вообще действовать осторожнее, чтобы «уши не торчали», чтобы все было убедительно. И потом фотографию сразу уничтожьте, чтобы при вас ее не было — это ведь документ.
— Постараюсь, чтобы все было убедительно.
— Знаете что: с Вышпольского и начинайте. А потом остальное…
Дома Фомин снова, в который уже раз развернул план Ганновера, повторил маршрут, по которому завтра должен был ехать. Гася лампу, встретился взглядом с молодой женщиной, смотревшей на него с фотографии на стене.
«Эх, Натка, Натка».
За окном шумели деревья, чем-то напоминая морской прибой. Он лежал, не закрывая глаз, вспоминал тот настоящий шум морских волн и тот теплый, весенний дождь, Наташу с его кителем на плечах и самого себя, до нитки промокшего, но безмерно счастливого.
Это была их первая встреча вне стен госпитального корпуса, когда врачи разрешили ему наконец выходить на прогулки. Он потом старался забираться подальше от неугомонной братии выздоравливающих, чтобы побыть наедине: облюбовал бухточку за скалами и часами сидел на валуне, любуясь морем и вдыхая свежий, настоянный на водорослях воздух. К вечеру, после дежурства, туда прибегала Наташа. И если успевала сменить форму на пестрое шелковое платье, становилась похожей на школьницу.
Медицинская комиссия сочла необходимым поле госпиталя направить Фомина на два месяца в местный санаторий. С трудом удалось выхлопотать у начальника разрешение только питаться в санатории. А жить он стал у Наташи в маленьком домике, густо увитом виноградной лозой. Свадьба была скромной. Пришли две ее подруги и пожилой симпатичный подполковник — начальник хирургического отделения, в котором она работала.
Пора их короткого счастья была наполнена суровыми тревогами войны, первых ее, самых тяжелых лет, когда враг был еще силен и продолжал наступать. И все же это были необыкновенные дни, которых Фомин не знал ни до, ни после — было яркое солнце, ласковые шепоты и мечты о будущем. Теплое море и благодатный берег Абхазии — все тогда принадлежало им.
Фомин выздоравливал. А вначале никто и не верил, что он сможет вернуться на фронт. Пуля пробила грудь навылет, прошла на полсантиметра выше сердца. Первые дни в госпитале были очень тяжелыми. И тогда появилась Наташа. Это было замечательно, что там оказалась эта девушка… Его Наташка.
Уезжая в действующую армию, он знал, что будет отцом. Мысли об этом переполняли гордостью. Ему казалось, что он стал сразу намного старше и намного сильней, а сердце щемило грустью расставания.