У меня ведь только как пропал Дар, так первой мыслью было именно уехать подальше, чтобы никогда с прилипалами больше не пересекаться. Я не хотел оставаться. А тем более думать, как бороться с вирусами.
У Гии — черные блестящие глаза, словно спелые маслины. Ему бы кепку на голову, ящик мандарин и на рынок — «дарагой дэвушка, паакупай витамин!» Это было бы логичнее. И было бы по-житейски понятно. Что заставило его заняться наукой. Что заставило его полностью окунуться в изучение спор и зародышей?
А Анна Марковна? Да — она маг. И другой работы у нее нет. Но что заставляет 82 летнюю даму достаточно активно принимать участие во всех обязательных мероприятиях. Какой мотив у этих людей?
Гия, словно прочитав мои мысли — неторопливо, словно нехотя, говорит.
— Второй спас мне жизнь. Давно. Но я помню. К сожалению, мою семью съели раньше, чем появился Второй. Я видел, что происходит с близкими, но я не понимал что делать. Я видел, как они умирают, я видел растущие коконы и сам попал под выброс. Но я не умел бороться с черным пухом. Мне никто не говорил, что в мирное время в городе миллионнике в полнее благополучной стране может происходить такое. И мне никто не верил, когда я говорил о заражении. Они думали, что я сошел с ума после смерти близких. Но я не сошел. Я видел все слишком ясно. У меня у самого был зародыш, и я помню, как это — когда тебя выпивают потихоньку, по капельке. Если бы не Второй…Когда он сказал, что есть возможность раз и навсегда разобраться с прилипалами — я был «за» на все 100 процентов. Я готов был потерять работу, потому что это означало только одно — больше этой вредоносной плесени в городе не будет. И можно будет жить спокойно. Ничего не боясь. Работа и финансы — это слишком маленькая цена за такое. Так что я был полностью за идею Второго. И сейчас тоже. Но… Скажи ему, никакая идея не стоит жизни. Стоит жизни только законченное действие.
В словах Гии было что-то такое, что заставляло посмотреть на него совсем по-другому. Не так как я привык.
— Я скажу, — отвечаю ему.
Чем больше я думаю над всей этой ситуацией, тем становится все муторошнее. Они все боятся за Второго. Неужели действительно все так серьезно. Неужели на одну чашу весов можно поставить жизнь человека, а на другую положить финансы и власть. Хотя…Очень даже можно. Это я за восемь месяцев расслабился. А до работы в клинике — так и было. Убирали людей еще и за меньшую угрозу. Я отвык от реального мира. Я здесь жил, словно под стеклом.
Старик зовет Черкачева и просит отвести меня обратно в бункер. Я жму руки напоследок. А сам думаю о той ответственности, которая неожиданно легла мне на плечи.
Я не привык отвечать за кого-то кроме себя. Я привык, что это обо мне заботятся. Но…Надо действительно взрослеть. И учится принимать взрослые решения.
Разбудил меня звонок внутреннего телефона. Я, не вставая с постели, дотянулся до трубки и, только услышав голос Тарасова, проснулся окончательно.
— Ян, сегодня последняя попытка. Если вы не уговорите Второго, придется применять другие методы. Согласитесь, что лучше было все закончить с помощь. Вашего разговора.
Я выругался про себя. Что же ему так не терпится то? Начальство со сроками поджимает?
Времени на обдумывание планов у меня особо не было. Но кое-что я придумал. Я не знал, сработает это или нет, но по крайней мере, такого точно никто не ожидает, и просчитать это было не возможным только потому, что…Впрочем, немного по порядку.
— Я не против. Но вы же видели, он не особо мне верит и общаться не хочет.
— То есть Вы отказываетесь? — в голосе у Тарасова зазвучали рассерженные ноты. Я чувствовал, что он нервничает. И это могло сыграть мне на руку.
— Нет. Не отказываюсь. У меня есть идея. Можно я с собой приведу Алену? Второй поймет все и расскажет. Он тоже за нее переживает. Вы же знаете.
— Алену?
— Да. Мы ведь никуда из Клиники не денемся, будем под охраной. Она просто побудет рядом. Для психологического эффекта. Второй…Он виноват в том, что случилось с Аленой. Он будет вести себя по другому.
На той стороне провода молчание. Тарасов тоже далеко не дурак — был бы дураком, не стал бы заместителем Старика. Но логика упрямая вещь. Он же видел, что в обычной ситуации второй не слишком идет на контакт. А привести в палату девушку, перед которой он чувствует вину- это может сработать. Мне надо уговорить Тарасова.
Молчание затягивается. Я надеюсь только на то, что желание получить информации будет сильнее подозрений. Я же у них, по сути, на крючке. Они понимают, что я никуда не денусь и более чем заинтересован в том, чтобы меня и Алену отпустили за стены Клиники.
— Хорошо, — наконец соглашается Тарасов. — Без условий. Делайте, как считаете нужным. Но если информации не будет…Впрочем, я вас уже предупреждал. — Ему не хочется слишком долго разговаривать. Он ждет действий.
Я кладу трубку. Первое действие выиграно.
Алену я жду в холле. В дверном проеме на выходе из бункера дежурит один из оперативников Тарасова. Я видел его пару раз на заданиях, но не думал, что парня активно участвующего в рейдах привлекут к такой работе как наблюдение за слишком строптивым объектом. Я вижу, что ему тоже немного не по себе. Он привык к совсем другой работе и плохо чувствует себя в роли тюремщика.
Сначала я слышу шаги, а после появляются Тарасов, Влад и Аленка. Она в легком, каком-то почти домашнем платье.
Я делаю несколько шагов навстречу. С каждым новым шагом все больше боюсь, что меня остановят и все закончится. Но я подхожу к Алене вплотную, целую в щеку. Она слишком бледная. Видно, что слабенькая и эта прогулка дается ей не так легко как она хочет показать. Ничего. Все наладится. Я включаю дар. Смотрю на ее ауру. Смотрю на то, что с ней происходит, и замечаю, как сияет ее собственный дар. Она полна светом. Тем мягким, теплым исцеляющим. В ней слишком много внутренней силы. Но ее оболочка еще слабенькая. Шрамы и разрывы затянулись еле заметной, пока еще полупрозрачной, пеленой. Я смотрю на нее и…Я не хочу думать о том, что может быть и как все будет происходить. Выхода у меня действительно нет. Это единственный шанс. Остается просто использовать его в надежде, что Аленкиной силы хватит.
Тарасов протягивает мне руку. Я жму в ответ, не отпуская Аленку. Я не хочу отпускать ее даже на секунду.
— Ян, я выполнил все ваши условия. Теперь ваша очередь. Влад вас проводит к палате. Разговор будет записываться. Но мне по большому счету все равно, что вы будете рассказывать Второму. Меня интересует лишь результат.
Дорога к палате кажется слишком долгой. Я поддерживаю Аленку за руку. Она, узнав, что мы идем проведывать Второго, обрадовалась, и ее дар засиял еще с большей силой. Сейчас я только рад тому, что никто не замечает, как именно сияет Алена. Я рад тому, что у меня остался мой дар.
Я стучу в дверь палаты и, так и не услышав ответ, захожу.
— Привет — говорю я Второму.
За сутки почти ничего не изменилось. Он почти такой же, как и был. Лихорадочно горящие глаза, жесткая складка губ, бледное измученное лицо.
Но он замечает Аленку и я вижу, что с ним происходит какая-то внутренняя перемена. Если бы я не знал Второго, я готов был поклясться, что он заплачет. Но секунда слабости заканчивается.
— Зачем? — слишком хрипло спрашивает он.
— В гости зашли. Алена тоже захотела тебя проведать. Ты вообще как? — я говорю слишком глупые вещи. Мне все равно, что говорить главное, чтоб никто ничего не понял.
Второй смотрит на меня, на нее. Аленка улыбается в ответ. Она смущается. Она его не винит. Он же не сделал ничего, в чем его можно было бы обвинять. Она не знает что была. Она помнит только хорошее. Она знает, что он мой друг, и ее друг. Она переживает за него. Последний раз они виделись в театре, когда Второй больше был похож на Джеймса Бонда. А сейчас — слишком большие перемены. Я легонько подталкиваю Аленку ближе и говорю о том, что она может в качестве приветствия поцеловать Второго и, что я обещаю не ревновать.