Чарди: Да. Я просто думал, что меня не поймают. (Смеется.)
– Тревитт! Тревитт!
– Э-э. Да, сэр.
Опять его поймали за витанием в облаках.
– Следующий слайд.
– О. Простите.
Он нажал кнопку, и курд исчез.
Кто-то присвистнул.
– Да уж, хороша, правда? – заметил Йост.
– На разбирательстве Чарди отказался о ней говорить, – сказал Мелмен. – Заявил, что это его личное дело и нас оно не касается.
Фотография Джоанны была сделана совсем недавно. Лицо решительное, честное и немного дерзкое. Нос чуточку крупноват, подбородок излишне волевой, рот слишком прямой. Светлые волосы спутаны, но она этого не замечает. Вся какая-то угловатая. Глаза затемнены большими круглыми очками в роговой оправе, на лоб упал завиток. Вид слегка раздраженный, как будто она куда-то опаздывала или просто была не в духе.
А ведь она красивая, понял Тревитт, только это необычная, суровая красота, непривычное сочетание неправильностей, которые сошлись в этом лице неожиданным и притягательным образом.
– Этот снимок один из ребят из технического отдела сделал на прошлой неделе в Бостоне, где она преподает в альма-матер мистера Мелмена, – сказал Йост.
– Когда я учился в Гарварде, преподаватели так не выглядели.
Снова Сэм.
– Мисс Халл каким-то образом оказалась в Курдистане. Каким именно, нам неизвестно. По возвращении она отказалась разговаривать с чиновниками из Государственного департамента. Но она – ключ ко всему делу. У Чарди был с ней роман, там, в горах.
Слово "роман", донесшееся до Тревитта из темноты, в которой Йост казался лишь смутным силуэтом, звучало из его уст как-то странно: обычно Йост не любил пускаться в рассуждения относительно определенной области человеческого поведения, включая любовные и сексуальные отношения. Он был приверженец фактов и цифр. И все же он произнес это слово, как будто выдавил из себя.
– Вот увидите, Чарди до сих пор ее любит, – прозвенел резкий голос Майлза Ланахана. – Он такой.
Женщина со стены взирала на них с ледяной надменностью. На ней был свитер с воротником-хомутом и твидовая, спортивного стиля куртка. Снимок, очевидно, сделали с расстояния в полмили через какой-нибудь хитрый объектив: вся перспектива казалась непропорционально сжатой, а увитый вековыми плетями плюща старинный дом с башенками, башнями, парапетами и десятками фронтонов у нее за спиной, наоборот, разросся до угрожающих размеров.
– Чарди не получал задания пробраться на территорию Курдистана. Эта женщина не имела права там находиться. И тем не менее они оба там оказались, в самом его сердце, вместе с Улу Бегом. Они были там до конца. В каком-то смысле они и были концом.
Йост еще сдержанно излагает события, подумалось Тревитту. Прозаическая правда заключалась в том, что где-то в марте 1975 года шах Ирана по настоянию и при поддержке Джозефа Данцига подписал секретный пакт с Ахмедом Хасаном аль-Бакром. Курдская революция, шедшая полным ходом, стала разменной монетой. Данциг отдал приказ, ЦРУ повиновалось.
Курдам перекрыли кран, обеспечение прекратили; их изгнали из Ирана.
Чарди, Бега и дамочку Халл застукали по другую сторону границы.
Чарди захватили силы безопасности Ирака. Халл, Бег и его люди бежали под натиском армии Ирака. Куда? Да никуда. Тревитт знал, что Йост не станет упоминать об этом, что даже великий Сэм Мелмен не станет упоминать об этом.
Но одно место из показаний Чарди вновь и вновь не давало Тревитту покоя.
Чарди: А как же курды?
Мелмен: Мне очень жаль. Курды в сферу этого расследования не входят.
Окончательные подробности были весьма зыбкими, Тревитт знал это. Никто и никогда их не проверял, о них не были написаны книги, их не раскапывали журналисты. Существовал лишь отчет Мелмена, а его трактовка была весьма поверхностной. Сам Джозеф Данциг пока никак его не прокомментировал. В первом томе своих мемуаров, озаглавленных "По заданию Белого дома", он пообещал попозже затронуть курдский вопрос, но второй том пока так и не увидел свет, и кое-кто утверждал, что может никогда его и не увидеть. Слишком хорошие деньги Данциг зарабатывал ораторскими выступлениями.
Впрочем, участь, постигшая трех главных персонажей, была известна. Взятого в плен Чарди переправили в Багдад, где его допрашивал офицер КГБ по фамилии Спешнев. Тревитту было известно, что его поведение под нажимом стало предметом споров. Одни утверждали, что он держался как герой, другие заявляли, что он постыдно раскололся. Обсуждать этот вопрос с Мелменом Тревитту не хотелось.
После шестимесячного пребывания в московской тюрьме его вернули в США.
Джоанна Халл непостижимым образом объявилась в Резайе[12] в апреле 1975-го и вернулась в Соединенные Штаты, к своей жизни в Гарварде. С тех самых пор она жила тихо и мирно. Если, конечно, не считать того, что трижды пыталась покончить с собой.