– Подождите тут, muchachos[4], – велел он.
За его спиной слышалось их тяжелое дыхание.
Рамирес поспешил вперед. Там была обещанная гарантия: прихотливая шутка природы, вымоина в песчанике, углублявшаяся до тех пор, пока не просели верхние слои почвы и не образовалась впадина, внезапная, неожиданная, не отмеченная ни на одной карте ложбина в самом сердце непроходимых во всех прочих местах гор. Сюда вела лишь эта заброшенная дорога, к этому месту, где мог пройти человек, где не было возведено ни одной изгороди, где не ступала еще нога ни одного пограничника. Рамирес обнаружил его в шестьдесят третьем и с тех пор переправлял через него наркокурьеров – три-четыре раза в год, в безлунные ночи, и ни разу еще не попался.
Но никогда прежде он не делал этого при луне. Он взглянул на белесый серпик над головой – холодный, равнодушный.
И перекрестился.
Потом вгляделся в даль. Лицо овевал прохладный ветерок.
Он вытащил из кармана куртки сигнальный фонарь.
Там, на той стороне, если они сдержали слово, его сигнала ждут двое американцев.
Пресвятая матерь, пусть они окажутся там. Пусть они окажутся знающими свое дело, исполнительными гринго, которые чтят договоренности.
Рамирес дважды мигнул фонарем.
Давайте же, черти бы вас драли. У вас было полно времени подготовиться. И деньги обещаны немалые.
Истекла минута.
Ну же!
Две вспышки в ответ.
Рамирес поспешил обратно.
– Готово, – сообщил он. – Осталось еще полкилометра. Там вы расплатитесь – так, amigos? Оттуда вас окольными тропами отведут в Ариваку. К восходу солнца вы уже будете в американском Ногалесе.
– Благодарение Святой Деве, – пробормотал кто-то.
– Спешите, черт бы вас побрал. Там ждать не станут. И ты тоже, гринго.
Они гуськом прошагали мимо него, norteamericano последним, с рюкзаком на плече.
Прощай, странный человек. Надеюсь, я никогда больше тебя не увижу.
Они осторожно пробирались по залитой лунным светом ложбине. Вскоре Рамирес потерял их из виду, несмотря на луну. У них все получилось, получилось без труда, а потом вдруг ударил луч прожектора и пронзительный голос рявкнул из громкоговорителя:
– Manos arriba! Manos arriba! Руки вверх, руки вверх, сукины дети!
Они замерли. Рамирес наблюдал.
"Мать-перемать, старая шлюха", – пронеслось у него в голове.
– Ни с места, amigos! – загрохотал голос откуда-то сверху. – Давайте, руки вверх! Вверх, говорят! Manos arriba!
Пойманные застыли с поднятыми руками, словно пригвожденные лучом прожектора.
"Пора уносить ноги, – подумал Рамирес. – Господи Иисусе!"
"Беги, ради бога, беги!" – приказывал он себе.
И оставался смотреть как завороженный.
В круге света показался американский офицер в темно-зеленой пограничной форме и в кепке-бейсболке, с ружьем в руке.
– Лицом вниз! Вниз, черт бы вас побрал. Descendente pronto!
Люди на освещенном пятачке принялись в панике переглядываться. Один, совсем молоденький паренек, обернулся к Рамиресу. Гринго стоял прямо.
– Вниз, вниз, я сказал! – гаркнул пограничник.
Они опустились на колени. Офицер подошел сзади и носком ботинка толкнул одного на песок. Остальные повалились сами.
– Джимми, свяжись еще раз с вертолетом.
– Они уже летят, – послышался голос откуда-то из темноты.
Фортуна. Слепая фортуна – истинный закон мироздания. Рамирес клял свою мать за то, что родила его, и себя самого за то, что забыл о Святой Деве. Он дал обет, что изменится, торопливо перекрестился и сплюнул в пыль.
Это явно была не облава, его не предали. Иначе здесь их сейчас были бы сотни, с мегафонами и пулеметами. И federales с его стороны границы. Ему уже доводилось такое видеть, там, внизу, а однажды даже пришлось полночи бежать с пулей в боку. А здесь были всего два безмозглых гринго на грузовике. Им повезло, а Рамиресу – нет, и чужаку с миллионом долларов в рюкзаке тоже. Судьба, шлюха, как и его мать, беззубая разносчица триппера с ленточками в сальных волосах, насмеялась над ним, плюнула ему в лицо.
Пограничник обошел лежащих и встал перед ними с ружьем в руках, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
– Свяжись с ним еще раз, Джимми.
– Я только что с ним говорил. Он уже летит.
Они собирались дождаться вертолета с подкреплением, прежде чем обыскать пленников и заковать их в наручники.
"Если Длинный собирается что-то делать, лучше ему не медлить", – подумалось Рамиресу.
Если бы у него был "питон", он мог бы выстрелить в прожектор или даже в патрульного. Но это гнилое дело – стрелять в norteamericanos. Они все сумасшедшие, потом тебя из-под земли достанут. Не говоря уж о том, что их разделяло две сотни ярдов – немало для пистолета, даже для кольта.
Рамирес снова присмотрелся. Долговязый человек распластался по каменистой земле. От пальцев до рюкзака – считанные дюймы.
Гринго, делай же что-нибудь, и немедленно. Они упрячут тебя за решетку лет на сто, если поймают.