Провидец Достоевский имел полное право бросить на могилу Белинского жестокие слова, приводить которые, за их общеизвестностью, мы здесь не будем. Достоевский понимал и чувствовал в Белинском духовного родоначальника тех литературных ужасов, что сейчас все мы переживаем. Пусть в оправдание ему и себе твердят учителя словесности и приват-доценты, что Белинский-де был «эстетик», что он «воспитал вкус и ум» и т. д. – мы знаем, что это ложь. После Белинского, как его законные дети, появились у нас глухонемой Добролюбов, вандал-Писарев, истукан-Чернышевский, дыромоляй-Михайловский, кретин-Скабичевский, и прочие, имя же им – легион. Белинский был первым Дубельтом либерального застенка. Ему обязана наша литература культом «печного горшка», за которым Россия проглядела Фета, Тютчева, Апол. Григорьева, Страхова, К. Леонтьева, славянофилов. Точно покойник своей проклятой книжкой, легшей с ним в могилу, заслонил навсегда глаза молодой свежей России, заткнул ей печатной бумагой уши, крикнул: стой, солнце, и не двигайся, луна. И пошла литература «по кривой»! С тех пор песнопениям вдохновенных Дамаскиных стали мы предпочитать критические статьи «Отечественных Записок». Великий реакционер Белинский запрудил свободное течение мысли на Руси: куда перед ним Победоносцев! Можно еще уподобить его Филарету: в сочинениях своих оставил он катехизис литературщине.
Скоро семьдесят лет, как тлеет Белинский со своей знаменитой книжкой на литературных мостках Волкова кладбища – этой отвратительной и дешевой выставке мелкого человеческого тщеславия, но до сих пор (шутка сказать!) остался непоколебим его моральный, литературный, общественный и всякий иной авторитет. До сих пор его читают, разбирают, учат по нему школьников. Обыкновеннейший журналист из недоучившихся студентов, малосведущий, с весьма посредственным вкусом (только ахнуть можно, перечитав иные из его, с умыслом не перепечатывшихся до последнего времени, рецензий[13]) – откуда взял он такую власть над умами?
Случилось это благодаря все той же нашей российской косности, мягкотелости и крепкому заднему уму. Канонизовав Белинского, мы volens-nolens должны были причислить к лику святых и канонизаторов его, всех этих честных тупиц, Добролюбовых и Чернышевских, благословив их клоповоняющие (выражение графа Льва Толстого) журналы. Со ступеньки на ступеньку: после Добролюбовых – Благосветловы и Зайцевы, потом Протопоповы и Михайловские, наконец Адриановы, Ляцкие и Редьки. Вся эта макулатура – десятилетиями рассасывалась и рассасывается в сознании добродетельных учителей словесности и приват-доцентов, верящих ей всерьез. «Они воспитались на Белинском» – это звучит гордо. Да, воспитавшись на нем, они заморили собрание сочинений Ап. Григорьева на первом томе и сочувственно взлаивали во след пошлякам, улюлюкавшим Фету. Так воздвиглась Эйфелева башня журнальной лжи на костях Белинского.
Известный критик, г. Айхенвальд, первый у нас писатель, взявший Белинского не в телескопе, а в натуральную величину. Можно не соглашаться с методом г. Айхенвальда, но нельзя не признать, что он – добросовестный и талантливый писатель. Горькие истины, высказанные им, не в бровь, а в глаз поразили наших честнейших приват-доцентов. Взбудоражились именно они: т.-е. все самое бездарное, что только имеется сейчас на лицо в нашей бездарнейшей современной литературе. Первым оскорбился г. Ляцкий, в свое время прославившийся, как пасквилянт, и ошельмованный за то по заслугам З. Н. Гиппиус и К. Д. Бальмонтом. (См. «Новый Путь» 1904 г. и особенно письмо Бальмонта в редакцию «Весов» 1904 г., № 3). «Уставясь в землю лбомь», г. Ляцкий вступился за честь Белинского в смехотворной по тупоумию статье в одном из прошлых номеров «Современника». Ему последовали достойные его коллеги: их так много и так они все похоже пишут, что трудно их различить по именам. Статейки остались, как и следует быть, незамеченными, а публика живо заинтересовалась талантливым и свежим исследованием г. Айхенвальда, которое мы горячо рекомендуем читателям.
Была на Руси когда-то татарщина, теперь настала литературщина. Это иго куда горше татарского. Конечно, не Ю. И. Айхенвальду выпадет героическая доля Ивана Третьего, растоптавшего ханскую басму, но честь ему и слава хотя бы за то, что он взглянул на эту басму без притворного благоговения и не ломая шапки.
13
Умышленное непечатание уже вовсе компрометантной дряни властителей дум наших литературных помоек – т.-е. чистейшого рода шуллерство – есть получивший права гражданства прием: стоит вспомнить обработку Надсона так называемым «Литературным фондом», разоблаченную Минским (за что последний и претерпел поношения «историков литературы»). – Ц.ф.Г.