— Теперь я вижу, что ты действительно взрослый. Ты меня так понимаешь. Да, Саша, я очень хочу поехать! Я хочу увидеть весь мир! Это мой единственный шанс, который выпадает раз в жизни. И это всего на пять лет! А потом я вернусь и мы поженимся! Нам всего-то будет двадцать один год! Ты ведь будешь меня ждать? Вон, дедушку Сережу бабушка из лагерей пять лет ждала!
«Интересно, кто тебе такое сказал? Точнее, „любезно“ напомнил. Вряд ли ты до такого додумалась сама, — подумал Саша. Уж наверняка, твоя бабушка! Но она забыла тебе уточнить, что когда Сергея Порфирьевича посадили, они с супругой были много лет как женаты и у них, на тот момент, были их общие дети. Их очень многое связывало. А вот ты, Катюша, никуда не вернешься. Никогда. После нашей серой унылой жизни, с нашей относительной бытовой бедностью, там ты окунешься в разноцветный мир великого товарного изобилия и потребления со всеми его роскошными и яркими витринами и соблазнами. И этот яд отравит твою душу навсегда. А когда ты получишь там диплом врача, ты попадешь в их элиту среднего класса с очень высокими доходами. Вряд ли ты захочешь променять свой особняк, который ты сможешь иметь там, на свою нынешнюю квартиру!» — он улыбнулся и сказал:
— Конечно! Спокойно уезжай. Я буду тебя ждать!
— Спасибо, Сашенька! Я знала, что ты самый лучший! Извини, я не пойду с тобой в лабораторию и помочь не смогу. Нужно собирать вещи. Завтра утром мы уезжаем в Москву, и, наверное, сюда уже не вернемся! — взволнованная предстоящими сборами, Катя передала ему коробку и пробирку.
— Ничего страшного! Беги, я сам все сделаю. А вечером занесу готовые препараты к вам домой! — с готовностью ответил Саша.
— Тогда я побежала. До вечера! — она слегка прикоснулась губами к его губам, и, помахав рукой, убежала.
«Получила индульгенцию и довольная умчалась! Сущий ребенок!» — вздохнул Саша, про себя лишь усмехнувшись. Затем, взглянув на пробирки в своих руках, попытался взбодриться и настроиться на рабочий ритм.
Войдя в квартиру-лабораторию, он уныло осмотрелся по сторонам. Нет. Настроения не было. Но свои обещания он привык выполнять.
Он поставил откручиваться — на центрифуге — пробирку с кровью, и включил водяную баню, выставив на ней нужный температурный режим. Все процедуры он выполнял на автомате, а в это время голова его напряженно работала.
Новость, которую сообщила Катя, была катастрофическая. И не потому, что девушка, которая ему очень нравилась, которая как ему казалось, любила его по- настоящему, уезжала. То, что она любила не его, а свою любовь к нему, ему сейчас стало очевидно со всей ясностью. Он был знаком с таким людьми. Они упивались своими чувствами, но именно ими, а не тем человеком, на которых они вроде бы были направлены. И что было с объектом такой любви им было совершенно не важно. Главное, что они лично чувствовали, что такие замечательные и прекрасные, именно потому, что так любят.
«Если бы она меня действительно любила, она бы осталась без всяких вопросов. И она это понимает. И ее совесть это тоже понимает. Ей нужна была всего лишь индульгенция. Она за ней и приходила. А я сам ее отпустил! Сам. Осознанно. И она ее получила. Совесть ее успокоилась и она снова счастлива!» — думал он удаляя плазму крови из пробирки и заливая туда фосфатный буфер для отмывки эритроцитов.
«А любил ли ее я? — продолжал он свои размышления. — Она мне очень нравилась. Ее преданность и забота, когда я лежал без сознания, заслуживает только восхищения. Кстати, почему я говорю о ней в прошедшем времени? Ни это ли ответ? Мое подсознание уже все просчитало и подвело неутешительный для меня баланс? Это была любовь или чувство симпатии смешанное с благодарностью, которому еще только предстояло перейти в настоящую любовь? Наверное, я об этом никогда уже не узнаю».
Он открыл упаковку с ампулами гамма-глобулина, перехватил из резинкой и поместил в нагретую до нужной температуры центрифугу и запустил секундомер. После этого он приготовил изотонический нейтральный раствор формалина нужной концентрации.
«Ничего, не в первый раз мне обламываться с романтическими чувствами! Это я переживу! Что хорошего в этой ситуации?» — он удалил фосфатный буфер из пробирки с эритроцитами бабушки и налил новый. Он знал, что любое событие, даже самое трагическое, наряду с минусами, всегда имеет и свои, часто не очевидные, плюсы. Это закон природы. Плюс и минус всегда вместе, всегда рядом. А понять это ему — еще в юности — помогла древняя китайская притча о крестьянине и лошади, которую он очень любил.
В деревне жил один очень бедный крестьянин. И в одни день он нашел в лесу бесхозную лошадь.
Все в деревне начали говорить, как ему повезло, ничего не было, а тут сразу целая лошадь.
Но крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.
В один день лошадь убежала в лес.
В деревне стали говорить, какой несчастный, так ему повезло, и снова он стал нищим.
Крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.
Через день лошадь вернулась и привела с собой целый табун лошадей, оставшихся без всадников, погибших в битве.
В деревне все вообще поразились и стали говорить, как ему снова повезло, вместо одной лошади теперь целый табун.
Но крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.
Его единственный сын сел верхом на одного коня, упал и сломал ногу.
В деревне все стали шептаться, вот как ему не везет! Был один сын и теперь он со сломанной ногой.
И сейчас крестьянин ответил, что он не знает, хорошо ли это или плохо.
А через два дня в деревню пришли имперские чиновники и солдаты, которые забрали всех молодых людей в армию. И все они погибли в первой же битве.
Все, кроме сына крестьянина, которого не взяли в армию, потому что у него была сломана нога.
«О том, что хорошего в отъезде Кати, я подумаю потом, это не горит, — он в последний раз обновил буфер в эритроцитах и поставил пробирку с ними в центрифугу. — Гораздо более важный вопрос состоит в том, что все планы связанные с отцом Кати и его институтом летят к черту! В институте будет новое начальство, и, что-то мне подсказывает, что это будет именно та тетка, которая доставала меня тогда на демонстрации. Естественно, что никаких хозрасчётных подразделений там не будет. Это направление, на котором я строил все будущее, закрылось. Что делать дальше? Вот где настоящая засада!»
Он удалил фосфатный буфер из пробирки с эритроцитами и добавил туда слабый раствор формалина, встряхнул и перенес флакон, куда добавил остатки формалина. Через два дня, с эритроцитами можно было работать. К этому времени был готов и модифицированный гамма-глобулин. В принципе, он закончил работу, но к Бессоновым решил зайти все равно вечером, чтобы не мешать им собираться.
Отец варил пельмени на обед, и, вернувшийся домой Саша, взялся ему помогать, нарезав и обжарив на сковородке лук.
— Бать, нужно поговорить!
— Говори.
— Ситуация кардинально изменилась, для нас в не лучшую сторону, — начал сын. — Семейство Бессоновых — в полном составе — уезжает на пять лет за границу. Отца Кати вызвали туда по работе.
— Понятно. Что-то подобное я предполагал, — заметил, совсем не удивленный услышанным, отец.
— Как? Почему? — удивился его реакции Саша.
— Какой ты наивный у меня, сынок, — рассмеялся отец. — На место Виктора Ивановича кто-то метил. И у этого претендента были покровители. Не переизбрать его не удалось. Они нашли другой способ его убрать — послать за границу. И я думаю, для него это конец его карьеры ученого. Иезуитский способ они нашли это сделать.
— На посту за границей он из ученого превращается в обычного чиновника? Хоть и с большими перспективами?