Он осторожно сел на койку. Голова закружилась. Длительное пребывание в горизонтальном положении не прошло даром. Посидев пять минут и придя в себя, он осторожно встал, держась за стену. Его слегка покачивало, но в целом было терпимо. Обрадовавшись, что может перемещаться и функционировать самостоятельно, он прошаркал тапочками до туалета, а потом обратно. Без сил упав обратно на койку, он подумал:
«Жизнь налаживается!» — и благополучно уснул.
Утром он проснулся, как обычно, в пять часов утра. Поворочавшись, еще немного подремал. В отведенный час, его снова навестила пожилая медсестра и сделала ему укол. От него, конечно же, не укрылся тот факт, что в отделении полно молодых медсестричек, среди которых весьма и весьма симпатичные. Но к нему заходила исключительно одна и та же тётенька в годах.
«Ай да Катя, чувствуется, что твоя „волшебная“ палочка поколдовала. Ведь это ты, моя красавица, попросила маму, чтобы она проконтролировала этот вопрос? Надо же, девушка в столь юном возрасте, а какое чутье взрослой опытной женщины!» — рассмеялся он про себя, и решил позже проверить свою догадку.
После завтрака к нему заглянула мама Кати и пригласила его на перевязку. Посадив его в перевязочной на стул, она попросила снять пижаму. Аккуратно сняла старую повязку и стала рассматривать рану.
— Ну, что, — произнесла она ответственно, — организм молодой, рана чистая, следов воспаления и нагноения нет. Будем снимать швы!
— Спасибо, Мария Сергеевна!
— Саша, — начала мама Кати, при этом ловко орудуя ножницами и пинцетом, распуская швы на его спине и вытаскивая обрывки шелкового шовного материала, — я вчера сделала первую подсадку консервированного трупного бедренного нерва папе.
— И как? — с волнением спросил юноша. — Помогло?
— У него как раз начался приступ, но он просил не делать блокаду, а сделать ему подсадку. Я сделала, но боль не утихала. Я пошла за новокаином, а когда вернулась… — она замолчала.
— Что? — еле сдерживаясь от нетерпения, спросил Старик-Саша.
— А когда я вернулась, он спал! — торжествующе осведомила мама Кати. — Первый раз, за последние годы, он сам, без укола новокаина, уснул! Это просто чудо!
— Слава Богу! — с облегчением выдохнул юноша. — Надеюсь, мы сможем его избавить от этих страданий, навсегда.
— Спасибо тебе, Саша! — она по матерински поцеловала его в макушку. — Виктор Иванович передавал тебе привет, и очень просил напомнить тебе про ревматоидный артрит бабушки Кати.
— Я не забыл о своем обещании. Там все будет гораздо проще и быстрее. Как только Вы меня выпишите, мы тут же этим займемся.
— Саша! Мне Катя все рассказала про твоего брата. Ты все-таки решил его пожалеть?
— Мария Сергеевна! Это все-таки мой брат. Негодяй, подлец, преступник — но мой брат! И я его не просто так пожалел. Я решил дать ему последний шанс.
— Какой?
— Он пойдет служить в армию. Если и там из него не сделают человека, то тогда пусть уже судьба сама решает, что с ним делать.
— Ты знаешь, Саша, я тоже думаю, что ты поступил правильно. Отправить его в тюрьму было бы справедливым и логически правильным. Но не по-человечески. Хорошо, что ты поступил именно так. Кстати, есть еще одна вещь, которая меня беспокоит, — голос мамы Кати звучал обеспокоенно.
— Что именно? — поинтересовался Саша, ощущая как Мария Сергеевна обрабатывает шов и накладывает повязку.
— Саша! Пойми меня правильно. Катя — моя единственная дочь, и ее счастье смысл всей моей жизни.
— И моей, с недавнего времени, тоже, — уверил юноша.
— Верю. Но ты, после загадочной амнезии, стал совсем другим человеком. Скажу тебе честно, тот — прежний Саша — мне абсолютно не нравился. Он был какой-то скользкий и мутный, ты уж не обижайся за мою прямоту. И я даже обрадовалась, когда вы расстались год назад.
— Что же, откровение за откровение. Я вообще не понимаю, что Катя нашла в том прежнем Саше. Чем больше я о нем узнаю, тем меньше он мне нравится, — вздохнул юноша.
— А потом, — продолжила Мария Сергеевна, — случилась эта авария и появился новый Саша.
— Лучше или хуже старого?
— Дело не в том, кто лучше, а кто хуже. Просто другой. И, что больше всего меня беспокоит, совсем взрослый. Я и сама — взрослая женщина — иногда чувствую себя, рядом с тобой, неуютно, словно ты… как бы это правильно выразиться. Словно ты значительно старше. Только не обижайся, пожалуйста. Но вот так я чувствую.
— И почему Вас это беспокоит?
— Я беспокоюсь за Катю. Она же, в сущности, еще подросток! Всего шестнадцать лет! А ты, по своему развитию, очень сильно ее обогнал, — вздохнула Мария Сергеевна.
— И что в этом плохого?
— Я очень боюсь, что она, точнее ее детская наивность, тебе быстро надоест и тебя потянет к более зрелым и опытным, во всех отношениях, женщинам!
— Это почему?
— Потому что с ней тебе станет скучно. Или давай по-другому. Я видела таких вундеркиндов как ты! Которые сильно обгоняли в своем развитии своих сверстников. Многие из них вспыхивали как яркие свечи, но также быстро сгорали ничего не добившись. И это было трагедией не только для них, но и для всех их близких! То что удивляло и поражало в детях, у взрослого человека выглядит уже обычным и банальным. И тогда эти несостоявшиеся гении начинают обвинять в своих неудачах всех вокруг, и, в первую очередь, самых близких им людей.
— Я Вас понял! — усмехнулся Старик-Саша. — Давайте я отвечу по порядку. Первое, мне не нужны ни более опытные, ни более зрелые женщины. Если мы с Катей чего-то не умеем и не знаем, мы сами научимся и познаем это все вместе! И это гораздо интереснее, как мне кажется! А что касается вундеркизма, то я себя таковым не считаю. Да, у меня есть какие-то способности, но это не означает, что я должен ими кичиться на каждом углу! И еще. Я никогда не обижу и не подведу Катю!
— Ну хорошо! — вздохнула мама Кати. — Будем надеяться на лучшее. Саша, в пятницу я тебя выписываю, а в понедельник ты идешь в школу.
— Спасибо Вам большое, Мария Сергеевна! А упражнения мне можно делать?
— Я бы повременила пару недель! А вот прогулки тебе очень были бы полезны! Все, иди в палату, меня другие пациенты ждут, — и она проводила юношу до дверей перевязочной.
Старик-Саша вернулся в палату и принялся продумывать стратегию своего поведения дальше. Можно было, конечно же, закосить под вундеркинда. Он вспомнил, что в те время, в смысле в эти, это явление было очень распространено по всей стране. Дети оканчивающие школу досрочно, и поступающие в высшие учебные заведения, были не редкостью. Но правда была и в другом. Мало кто из них, повзрослев, становился таким же знаменитым, каким он или она были в детстве.
«Нет, такая дешевая популярность мне совсем не нужна! — решил он. — Буду придерживаться первоначальной линии поведения — ставить опыты и выдавать изобретения под прикрытием отца Кати. Изобретения, которые делает академик, это совсем другое, нежели сомнительная популярность обычного школьника. Кто со мной будет считаться? Другой вопрос — как монетизировать эти изобретения так, чтобы не довольствоваться разовыми выплатами или копеечными процентами от разработок, а получать настоящие большие деньги⁈ Итак! У нас тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год! И, кстати, это я попал удачно! Сейчас в СССР, в самом разгаре, реформа Косыгина-Либермана! Началась она, если мне не изменяет память, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Либерман — профессор из Харькова — предложил реформу управления, которая не посягая на директивную экономику, расширяла самостоятельность предприятий, предоставляя им возможность распоряжаться прибылью и предусматривала механизмы материального стимулирования производителей в результатах и качестве труда. В принципе, это была попытка компенсировать тот вред, который принесло уничтожение артелей Хрущевым. Это значит, если создать хозрасчетное предприятие, при академическом институте, там можно будет назначить себе: и хорошую зарплату, и премии! При этом легально получать отличные деньги! Но нужно торопиться! В начале семидесятых реформу прикрыли!»