А вот и мой полуфинал… Потряхивает, не без этого, но какой-никакой олимпийский опыт уже есть, два боя позади, так что всё же коленки не подгибаются и руки не трясутся. Слободан Качар при своём достаточно высоком росте ещё и держался прямо, не вжимая голову в плечи, что делало его выше меня как раз на эту самую голову. Тут уж хочешь не хочешь, а больше начнёшь работать по корпусу, как мы с Грачёвым и планировали.
Благо что и соперник не слишком его прикрывал, между двоечек позволяя локтям болтаться так, как им заблагорассудится. Джебы его, кстати, были достаточно чувствительными, пусть и летели всё больше по перчаткам. Но я постоянно сокращал дистанцию, не давая югославу особо раздухариться, и сам активно работал апперкотами, хуками и полукрюками. Не без клинчей, ясное дело, но пока их было немного, оба ещё оставались достаточно свежими для того, чтобы виснуть друг на друге.
– Глаз нормально? – спросил Грачёв в перерыве.
– Нормально.
– Береги его.
«Как повяжешь галстук – береги его…», промелькнула в голове строчка из стихотворения, автора которого я не помнил[27]. Но совету тренера внял, левую сторону старался лишний раз под удар не подставлять. Однако и пренебрегать атакующими действиями не стоит, иначе очков не набрать.
Нет, соперник, конечно, умница, если я слишком уж сближаюсь, попросту отталкивает меня, а потом на дистанции успевает выкинуть в мою сторону один-два удара. Не иначе тренер посоветовал, а может, и сам додумался. Но на хитрую задницу, как говорится…
В общем, в момент, когда он в очередной раз меня решил оттолкнуть, я упёрся подошвой боксёрок в канвас и в свою очередь толкнул его на канаты. Тот отпружинил от них, и в этот момент на встречном движении я сочно засадил ему в солнечное сплетение.
Твою ж мать!.. Мало того, что на канвас полетела капа, югослава ещё и вырвало. Не так чтобы сильно, но брызги попали и на меня, отчего меня самого едва не вывернуло наизнанку.
Рефери¸ что неудивительно, остановил бой, пригласил врача, а помощник секунданта из югославского угла схватил швабру и резво принялся замывать не очень аппетитного вида пятна. Понятно, что в такой ситуации нокдаун отсчитывать не будут, соперника усадили на поворотную сидушку, и наш советский врач, обслуживающий боксёрский турнир, о чём-то с ним общался на английском. Меня же всё равно отправили в нейтральный угол.
Прошло минут пять, прежде чем эскулап вынес вердикт: продолжение боя невозможно. Рефери под аплодисменты болельщиков поднял мою руку. Фух, теперь-то можно облегчённо выдохнуть. Даже появилось желание послать воздушный поцелуй в нацеленную на меня камеру. А что, полуфиналы в прямой трансляции показывают, мои сто процентов замерли у телеэкрана. Взял и всё-таки послал воздушный поцелуй, предварительно изобразив сердечко, авось за такое не получу выговор по комсомольской линии.
Как же, не получу… На следующий день накануне финальных поединков, куда пробились трое наших боксёров, включая меня, выступал тот самый мужик из Госкомспорта, а под конец своей мотивирующей речи остановился на моменте с воздушным поцелуем.
– Варченко, это что за балаган вы устроили? Что ещё за воздушные поцелуи, которые увидел весь мир?
– А что в этом криминального? Разве я показал какой-то неприличный жест? И вообще я таким образом благодарил наших болельщиков за активную поддержку. А вы, товарищ Колчин, против того, чтобы советские болельщики поддерживали своих спортсменов, а те хоть как-то их благодарили?
В зале, где проходило собрание, послышались смешки.
– А ну тихо! – постучал по полированной поверхности стола шариковой ручкой Лавров.
– И вообще, идёт медальная гонка, – как ни в чём ни бывало продолжил я. – Мы с американцами, если не ошибаюсь, двигаемся ноздря в ноздрю, а каждая медаль на вес золота, особенно золотая, простите за каламбур. Идёт соревнование двух систем, политика, даже в спорте от неё никуда не деться. И вместо того, чтобы в такой ответственный момент поддерживать советских спортсменов, вы наоборот нагнетаете обстановку и снижаете наш моральный дух.
Лицо Колчина налилось кровью.
– Ну хватит препираться, Варченко, мы с тобой потом разберёмся, – наконец выдавил он из себя.
– Ну это мы ещё посмотрим, с кем будут разбираться.
А вечером чиновник поскрёбся в наш с Кошкиным номер, вызвал меня в коридор и долго извинялся. Я едва сдерживал улыбку, не знал, бедняга, с кем связался. А Инга всё равно была в восторге от посланного в телекамеру воздушного поцелуя, что и сказала мне по телефону. Ей уже подруги из Пензы и одногруппницы звонили, все обзавидовались такому романтическому жесту с моей стороны.