— Я в этом не так уж и уверен, — с нажимом ответил я, надеясь, что он сообразит, что дело весьма серьезное.
Ну пожалуйста, пожалуйста…
Тень улыбки пробежала по губам Дмитрия Анатольевича:
— Сынок, все в порядке. У вас тоже должны быть свои личные разговоры. Я никуда не денусь.
Я подавил холодок, вызванный последним предложением, нахмурился и задумчиво посмотрел на друга, который очевидно, что еще колебался. Я уже даже ни на что и не надеялся, когда он, прокашлявшись, коротко, почти по-военному, кивнул. Возблагодарив Вселенную, я, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Дэнчика за рукав, отвожу его к тем кустам, где с секунду назад мелькнул темный кошачий силуэт.
— Знаешь, все это время я очень хотел тебя увидеть, — хмуро сказал Дэнчик. — А теперь жалею о том, что ты здесь.
Первой фразе я даже не придал значения, так неприятно поразила меня вторая. Ладно, неважно. Он просто не в себе. Я ведь для этого и здесь, чтобы вытащить его.
— Однако, я здесь, — выдохнул я. — Почему ты на меня злишься?
— Я не злюсь, — мотает головой. — Ты же мой лучший друг. Прости, если показался грубым. Просто я знаю, зачем ты пришел и… Не нужно, Макс. Правда.
Понимание захлестнуло меня словно вода из прорвавшейся гигантской плотины. Я едва умудряюсь разжать побелевшие от напряжения губы и кое-как проскрипеть ими:
— Так ты… Ты все помнишь?
Мой друг лезет в карман за сигаретами и зажигалкой. Прикуривает, немного нервно выпуская дым. Хорошо, я помолчу. Видимо, надо дать ему немного времени с ответом. В конце концов, это все мне в первую очередь нужно.
— Да, я все помню, — говорит, делая очередную глубокую затяжку. — А ты думал, что я тут в счастливом неведении нахожусь о своей предыдущей жизни? Глаза мне пришел открывать? Зря, Макс. Как раз сейчас они у меня открыты.
Я даже не знал, что сказать. Мне неожиданно очень хочется заплакать. Но я, естественно, сдерживаюсь.
— Но… Но почему? — спрашиваю я сбившимся голосом. — Это… Ты же понимаешь, что это не по-настоящему! Иллюзия! Причем не кого-то, а Пионера! Ты же его даже больше меня терпеть ненавидишь!
Дэнчик нервно докуривает почти до самого фильтра сигарету, виновато улыбается и тут же прикуривает новую.
— А потому, — кривится. — Прав он оказался. Во всем прав. Взять, к примеру, Славю… Ну реально, я же для нее как принеси-подай был всю неделю, в точности, как он и говорил с самого начала. Перестал соответствовать ее запрограммированной модели поведения, так она мне сразу от ворот поворот.
— Это неправда, — шепчу. — Ты когда пропал, она за тебя больше всех переживала. Ну, не больше меня, конечно, но, блин, так не переживают по человеку, который безразличен. У вас произошло банальное недопонимание, тем более у нее сейчас…
— Мне все равно, — мотнул Дэнчик отрицательно головой. — Да и потом, не в ней одной дело. Я бы даже сказал, что она вообще не имеет никакого значения. На самом деле, — губы его в этот момент затряслись. — Все намного глубже. Как бы тебе объяснить… Вот как думаешь, прикольно мне было жить с разрушенной мечтой? Тебе-то этого не понять, ты же у нас реализовался по полной. А я что? Чего я добился? Ворох амбиций, а толку ноль. Как не пытайся. Нормальная такая жизнь, да?
Я пытаюсь сглотнуть вставший в горле горький колючий комок. Наконец проталкиваю его внутрь и севшим голосом прошу у друга сигарету, которой тот почти машинально делится. Я закуриваю, вертя в голове в голове одну единственную мысль: «Почему, дружище? Почему ты так говоришь…»
— Я думал, что ты собираешься… — сигарета уже спустя пару затяжек стала отвратительно горькой, поэтому я тушу ее об снег. — Я думал, что ты уже оставил эти мысли. Доказал себе, что ты способен идти дальше, и что как только мы вернемся…
— Оставил мысли? Как же, — печально ухмыльнулся Дэнчик. — Да и кому я что доказал-то там? Макс, мы играли против детей. Детей, Карл! Хороша победа для футболиста, которому уже вот-вот на профессиональную пенсию, ничего не скажешь.
Нет, это не мой друг. Точнее, он-то он, но это не его слова. Я же помню его, как он радовался, утыкался мне в плечо и говорил, что он справился. Все это… Это было безумием! Совершенно не в его стиле!
Пионер промыл ему мозги. И я пока не знал, что мне делать.
— Ну и самое главное, — все продолжал Дэнчик. — Как думаешь, прикольно мне, двенадцатилетнему пацану, было остаться без отца? Он был для меня всем, Макс. Знаешь, как круто, когда у тебя зарождается какая-то идея, план, и ты можешь поделиться с папой, который тебя понимает полностью. Можешь сказать, что вот есть мечта, но немного страшно начать ее осуществлять. А папа тебя подталкивает, поддерживает, ходит на все твои игры и радуется за тебя так, будто это он пинал мячик, а не ты. Это настолько искренне… И, когда его не стало, когда я вернулся в футбол, мне так было тяжело во время матчей от мысли, что меня за кромкой никто не ждет. А мама… А что мама? Я ее, конечно, люблю, но, понимаешь, вот ее позовешь посмотреть, поболеть, а она тебе только и говорит: «Я и так знаю, что ты справишься». Ей-то этот футбол не интересен. А даже если и приходит, то в телефоне сидит. Неудивительно, что из меня ничего толкового не получилось.