Я молчу. Пытаюсь подавить всю ту печаль и ужас после этих страшных слов. Такое… Пионер не мог заложить в него это. Неужели на каком-то самом отдаленном участке подсознания мой друг действительно все это чувствовал? Да я бы с удовольствием бросил все свои дела, и ходил бы на каждый его долбаный матч, если бы он только позвал. Но он никогда даже не намекал на это.
Дэн, почему же ты мне ничего не говорил…
— А здесь, — Дэнчик обводит рукой по окрестностям. — Все иначе. Здесь я снова могу быть с папой. Только здесь…
— Ложь! — шиплю я.
— Макс, не надо вот этих утешений…
— Я тебя не утешаю, и не подбадриваю, — я с трудом беру себя в руки. — Я пытаюсь донести до тебя факты, которые ты походу не видишь. Хватит принижать себя! Я читал твой дневник, я помню, что ты писал! Да, твой отец умер, но я знаю, что ты обещал ему не сдаваться! Пионер заставил тебя думать, что боль утраты, непонимание со стороны тети Наташи сломали тебя, но это ложь, и ты это знаешь! Ты можешь больше, чем тебе кажется! Говоришь, я такой счастливчик, реализовался? Да ты лучший человек, чем я когда-либо был! Ты во многом лучше меня. И если я смог, то какого хрена ты не сможешь?
Долгое мгновение мы смотрели друг на друга. Когда Дэнчик заговорил снова, его голос дрожал, пусть и очень слабо, словно он начал терять над ним контроль:
— Красивые слова, хоть и пустые. Впрочем, я и не надеялся, что ты поймешь. Ты никогда никого не терял. Никогда никого не любил. Всю жизнь тебе было на всех плевать. Ты не стал чудовищем после ссоры с той белобрысой шмарой, не обманывай себя. Ты всегда был чудовищем.
Черт, больно-то как. Ладно, так нужно. Зато теперь я знаю, что мне нужно сказать:
— Но тебя-то я люблю.
Глаза Дэнчика расширились.
— Ух ты, — пытается язвить, но в голосе явная неуверенность. — Ты только что откровенно солгал. Вдобавок мне показалось, ты действительно верил в это, пока говорил.
— Я не лгу. Сейчас на моих глазах ты готов поставить крест на своей жизни, настоящей жизни. Вспомни то, о чем мечтал, борись за мечты. Не опускай руки, не дай Пионеру победить! Я буду бороться с ним за тебя до последнего, до потери пульса. Но если проиграю, то… Я даже думать об этом не хочу. Я готов поклясться, что отныне, если ты начнешь путаться, терять себя, то я буду стоять рядом и не дам упасть, как это делаю сейчас. Пожалуйста, не отказывайся от своей жизни! Не пущу, вот знаешь, реально, не пущу, не дам. Если ты останешься здесь, то поверь, ты такую ошибку совершишь, о которой потом будешь жалеть, но уже не сможешь ничего изменить. Как думаешь, этого хотел для тебя Дмитрий Анатольевич? Настоящий, а не то, что сейчас за твоей спиной? Я помню, он всегда в тебя верил, как и я. Ты сам всего в состоянии добиться, и тебе не нужны никакие дополнительные стартовые условия для этого. Ты заново построишь карьеру, когда вернешься, понял? Потому что я в тебе не сомневаюсь. Потому что твой папа в тебе не сомневался. И ты не сомневайся в себе. Будь сильнее этого никчемного выродка! Не прогибайся и не ломайся!
Дэнчик вздрогнул, взглянул мне в глаза…
И медленно осел на протоптанную снежную дорожку, ведущую к Тушинскому мосту. Я только и успеваю, что кое-как подхватить его под руки. Плечи дрожат, сам за голову схватился.
— Что я наговорил? — прошептал он. — Что я тебе наговорил? Что это за наваждение было такое?
— Я не знаю! — всхлипнул я. — Я тоже не слушал!
Друг поднимает на меня слегка раскрасневшиеся глаза. И ухмыляется краешком губ слегка. И на этот раз, пусть это и была эдакая полуулыбка, она была нормальной, человеческой.
— А ведь мудрое решение, — говорит. — В кои-то веки твоя привычка не слушать никого, кроме себя, любимого, принесла пользу. А теперь я, пожалуй, постараюсь как можно скорее прийти в себя и потом обязательно скажу, что тоже тебя люблю. И отблагодарю за то, что мозги на место вставил.
Ну вот, узнаю теперь брата Колю!
— Не стоит благодарности, — смахиваю я рукавом слезинку. — Мне хватит и понимания собственной нужности.