Инира проходила обучение на первую ступень, самую доступную для начинающих. Но со второго полугодия, поднабрав физической кондиции, стала посещать мастера ядов, мастера грима и мастера-механика.
Магические способности у нее были на уровне «открыть засов, если очень-очень нужно». Наставники школы морщились, глядя, как она пытается применить простенький «огненный круг» или «мыльный пузырь».
Однако наставник Мелед был телохранителем седьмого класса и брал себе учеников сам. И если он возьмет Иниру к себе, хотя бы формально, издали присматривая за тренировками – ее статус неудержимо поползет вверх.
Камил, воспользовавшись задумчивостью девушки, забрался под одеяло и уже взбивал подушку, устраиваясь поудобнее.
– Камил! У меня только одна кровать!
– Так я разве против? Ложись рядом! – Темноглазый парень усмехнулся, но слабый свет свечи неожиданно сделал его очень взрослым и печальным.
Инира впервые подумала, что быть сыном владельца лучшей школы телохранителей в стране совсем не просто. Кто знает, сколько скелетов таят шкафы в чистеньком домике на школьном дворе?
Однако вариантов нет, больше лечь в комнате некуда. Отряхнув руки и накрыв салфеткой остатки ужина, она дунула на свечу. Постояла, чтобы глаза привыкли к темноте, и двинулась к постели. Камил лежал тихо. Повозившись, устроилась с краю, потом полежала, вслушиваясь в его мерное дыхание, и услышала:
– Спи. Я же сказал, что приставать не буду.
– А если я к тебе пристану? – спросила она из любопытства, но честно стараясь скрыть свой интерес.
– Тогда уснешь принудительно, – Камил зевнул и отвернулся.
Ему стоило верить, он был мастером.
– Ясно. Доброй ночи! – Инира подтянула к себе одеяло и закрыла глаза.
– Доброй, – невнятно раздалось за спиной.
Почти задремав, девушка вдруг проснулась, пронзенная внезапной догадкой:
– Камил, – она сказала это шепотом, но в ночном здании шепот прозвучал как гром. – Камил, а где твоя мать?
В кровати повисла напряженная тишина. Потом телохранитель повернулся, с шумом сминая простыни, и все же ответил:
– Ушла. Давно. Я ее не помню. – он старался говорить сдержано, но в его речи пробивалась давняя боль.
– Совсем? – Инира удивилась.
– Совсем. – Камил был краток.
– А кем она была? – Ини старалась говорить сдержано.
Напряжение в голосе парня ощущалась как скрип ножа по тарелке:
– Дочерью барона Буржо.
– Так ты дворянин? – девушка искренне удивилась.
– Нет. – Камил ответил коротко и зло. – Отец был простым телохранителем. Мать сбежала с ним, родила меня, а потом вернулась к семье.
– Ты ее никогда не видел? – негромко спросила Инира, стараясь сдержать обычную женскую жалость.
– Нет. Через год ее выдали замуж за ровню, а еще через год она умерла родами вместе с ребенком. – Телохранитель излагал все кратко, словно стремился сократить разговор.
Инире было страшно даже представить, какую боль и разочарование носит в себе весельчак и балагур Камил, думая, что мать бросила его. Столько лет ходить по земле, не имея возможности спросить – почему? Такой камень способен раздавить или помочь накачать мышцы.
– Она любила тебя, – сказала девушка негромко. – Если бы не любила, забрала бы с собой. Бастарды дочерей в аристократических родах долго не живут. Чаще всего позор убивают вместе с матерью.
Тишина за спиной стала почти зловещей, но Ини продолжила:
– Скорее всего, она вернулась в семью, потому что ее нашли и угрожали убить твоего отца. Потому и замуж вышла. Наверняка твой отец тогда только открыл школу?
– Да. – Голос Камила стал сиплым.
– Значит, все так и было. – Ини пожала плечами, подчеркивая уверенность в своих словах. – Она потребовала выкуп за свое возвращение. И отдала его мэтру Сакру. Поэтому ты жив, у тебя всегда была крыша над головой, а твой отец смог начать свое дело.
Камил часто задышал, не в силах справиться с волнением. И даже попытался выбраться из кровати, чтобы выбежать из комнаты.
Инира быстро обернулась и обняла его, прижала к плечу лицом, позволяя выплакать жгучие мужские слезы.
О, Камил делал вид, что пытается вырваться! Но Ини прекрасно знала разницу между девчонкой-недоучкой и мужчиной, тренированным с детства. Поэтому просто гладила увлажнившиеся черные кудри и тихонько мурлыкала колыбельную без слов.
В этих объятиях не было тяги женщины к мужчине, была лишь извечная материнская нежность к сирым и обиженным. Где-то через полчаса рыдания затихли, и они уснули, спаянные расколотой наконец скорлупой многолетней боли и обид.
Утром Инира ушла на занятия еще до того, как Камил открыл глаза. К вечеру раскрытые секреты забылись, потускнели и стали историей, которую вспоминать так же больно, как шагать по острым осколкам мурранского стекла.