Из карантинного ада Аннелора вырвалась только с первым снегом. Однажды, выскочив из душной избы с ворохом белья в руках, увидела, что все вокруг укрывает тонкий слой белоснежной глазури. И в голове неизвестно откуда всплыли слова самого старого и опытного доктора: зараза уйдет с морозами.
И верно.
Вернувшись в дом, девушка огляделась: часть докторов уже уехала, потому что больные выздоравливали, а новые не появлялись. Освободились холодные лавки у дверей. За столом спокойно сидел старенький доктор и потягивал травяной отвар из большой глиняной кружки. Бросив белье в корзину, Аннелора присела рядом с ним и удивленно услышала:
– Очнулась, красавица? Куда ехала-то? Завтра сможешь дальше ехать, снег выпал, карантин закрывается.
– Все? – в голосе девушки прозвучало удивление.
– Все, – подтвердил доктор. – Я там тебе премию выписал, у писаря забери, да хоть платье себе купи, а то девушка, а вид, как у кошки бродячей.
Доктор сказал это все так отечески ласково, что Анни не обиделась, но сочла нужным глянуть в небольшое оклеенное бумагой зеркальце, стоящее на приступке: мужчины перед ним, брились, а она так ни разу и не заглянула.
Оттуда на нее взглянуло привидение: бледное, лохматое и неизвестного пола. Анни в ужасе отшатнулась, но, к счастью, в тот момент в дом зашел мужчина в потрепанном кафтане.
Его зовут Сигизмунд, вспомнила она, вглядываясь в спокойные карие глаза вроде бы знакомого мужчины. Циркач, должно быть, что-то заметил в ее взгляде и спросил:
– Инира?
«Я Аннелора!» – хотелось закричать девушке, но язык не поворачивался. И хорошо, что лавка была широкой и твердой – ноги явно тряслись.
Сигизмунд заметил эту дрожь и совсем растерялся. Благо, доктор, выслушав пульс побледневшей девушки, ласково посоветовал циркачу:
– Своди девочку в баню и купи ей платье, чтобы в себя пришла.
Циркач едва ли не на руках вытащил Иниру на белый снег. Оставляя в снежном полотне черные следы, привел в женскую баню и велел бывшим там селянкам вымыть ее и пропарить:
– Белье и платье сейчас принесу! – добавил он, закрывая за собой дверь предбанника.
Часа через два Аннелора снова смотрела в зеркальце и вздыхала. Добрые женщины помогли ей, чем могли: вымыли, смазали потемневшую кожу душистым маслом, облачили в принесенные Сигизмундом вещи, даже короткие волосы спрятали под кокетливый чепчик с оборками. Но она по-прежнему ничем не напоминала сероглазую куколку из отцовского поместья.
Впрочем, долго в бане сидеть не будешь, нужно идти. Герцогская дочь распахнула дверь и сделала шаг. В лицо дохнуло холодом, смывая сонную одурь последних месяцев. Кровь быстрее побежала по жилам.
Рядом раздалось вежливое покашливание. Инира оглянулась. На завалинке ее поджидали двое: Сигизмунд и его приятель, канатоходец по имени Кварт. Они молча подвинулись, уступая ей кусочек домотканого коврика, а потом Сиг заговорил:
– Инира, мы тебя не спрашивали о твоем прошлом и спрашивать не будем, не наше это дело. Но, благодаря тебе, мы выжили и готовы помочь. Прежде чем мы все тут оказались, ты же куда-то направлялась?
– Да, Сиг, я ехала к жениху, – Анни спрятала взгляд.
– Тогда мы тебя проводим. Все равно сейчас выступать здесь негде. Так, может, хоть на твоей свадьбе погуляем.
Анни бледно улыбнулась и согласилась:
– Спасибо, Сиг, Кварт! – на глазах девушки вскипели слезы благодарности и мужчины смущенно отвернулись.
– Идем? – Сигизмунд протянул девочке руку.
– Идем! – улыбнувшись, Инира приняла руку и шагнула вперед.
К вечеру они все вместе вычистили старый скрипучий фургон, покрытый расписной холстиной. Краски выцвели, дерево потемнело, в углах от осенней сырости завелась плесень, но в целом цирковой «домик» вполне годился для путешествия.
Лошади пережили время карантина вполне мирно – только наели себе «сенные животы» да обросли густой «зимней» шерстью. Смешные, похожие на медвежат жеребята дичились людей и прятались за маток, увидев решительно настроенного канатоходца.
Вооружившись ломтями ржаного хлеба с солью, Кварт все же привел упирающихся коней к фургону. Накинул на шеи веревки, а потом долго ласкал и уговаривал дичащихся животных. Добившись относительного спокойствия косматых, по-зимнему светлых лошадей, Кварт навесил им торбы с овсом и, пока Ини скребла деревянный пол и стены фургона щелоком, перебирал и натирал жиром покоробившуюся упряжь.
Все это заняло удивительно много времени потому что у всех тряслись от волнения руки. В конце концов, почти в обед, трое уцелевших сунули в фургон мешок с провизией, проутюженные от заразы одеяла, запас угля для походной жаровни и мешочек с заработанной мелочью. Потом простились с докторами и солдатами и тронулись в путь.