Он некоторое время пытался отдышаться, затем прохрипел:
— Мне осталось жить от силы месяц. Может быть два. Сама Луна помогает лечить мои повреждения легких. — Он улыбнулся и слегка пожал плечами, глядя отсутствующим взглядом. — Она хочет, чтобы я помог ей организовать её собственное правительство — сказал жеребец, они сдвинулись, сидя лицом друг к другу. Он говорил свесив голову. Тут он выгнулся и зашелся в кашле. Затем снял маску и некоторое время давился, из его рта показалась тонкая розовая струйка, которая, упав на пол, сразу же задымилась. Я вспомнила, как Глори пришлось отрезать защитный костюм, прикипевший к моей шкурке после встречи с розовым облаком, тут меня поразила мысль, откуда, собственно, у жеребца могли появиться такие раны. Псалм кинулась из комнаты и секундой позже вернулась с целебными зельями. Ему полегчало только после четырех бутылочек.
— Вам бы следовало отправиться в больницу, профессор, — пробормотала Псалм, глядя на шипящую розовую слюну.
Он не сразу ответил, видимо, стараясь сосредоточиться на дыхании.
— Будущее Эквестрии может быть лучше, если я не выживу, — наконец сказал он так тихо, что я еле расслышала.
— Что… но… — Её рог засветился, поднеся очередную бутылочку к его губам. Он выпил её, снова влажно закашлявшись. — Но почему? Вы же сказали, что нужны Принцессе Луне. Разве вы не хотите ей помочь?
Он так долго молчал, что мне показалось ответа и не последует. Но затем он произнес низким, хриплым голосом.
— Хочу. Даже больше, чем ты можешь себе представить, Псалм. Но она желает правительство столь же величественное и могущественное, как и у её сестры. Я могу обеспечить это. Такое возможно. Но я боюсь того, что ей потребуется для построения подобной власти. Я в ужасе, Псалм. В ужасе от того, что если я помогу ей достичь всего, что ей хочется, она уничтожит себя и Эквестрию.
Он замолчал, сплевывая очередную порцию розовой жидкости в пустую бутылочку, и откинулся на спину, восстанавливая дыхание. Глядя на потолок, он начал говорить.
— Теперь я вижу, Псалм. Её будут любить… но, в отличие от сестры, её также будут бояться. В её копытах будет сосредоточена вся власть Селестии, но у неё не будет нужды пользоваться ею. Ошибки… сомнения… неопределенность… именно они воцарятся с началом её правления, и не будет ничего, способного остановить их. Ничего, по меньшей мере, в течение нескольких веков. — Он вздохнул и закрыл глаза. Казалось, будто им овладело какое-то странное спокойствие, его голос обрел уверенность. — Словно я могу видеть каждое мгновение грядущего тысячелетия, великого, но в то же время ужасного и кровавого. Тысячелетие, полного кровопролития… смертей… предательства. История гарантирует это, события, бесконечным циклом созидаемые снова и снова по всему миру. Это будет кошмар, Псалм. Я ясно вижу это… будто это уже случилось и стало мифом. Прошлым. Сухим. Мертвым.
Он покачал головой и хриплым шепотом произнес:
— Я никогда ни в чем не был так уверен, Псалм, — его голос напоминал пар, бегущий по трубам, когда он говорил с нотками грустного смирения, — Поэтому я спрашивал себя, не будет ли лучше… милосерднее… не дать этому случиться? Попытаться обеспечить как можно более быстрый и неизбежный провал этой затее, чтобы спасти души и сердца как Эквестрии, так и Луны от этого мрачного будущего? Или я должен проявить смелость и постараться направить кровавую катастрофу в сторону пусть неизвестного, но благоприятного исхода? Что будут значить сотни… тысячи… миллионы погибших по прошествии тысячелетия и больше? Что такого в нескольких хладнокровных предательствах, если мы все будем много лет мертвы? — Он поежился, снова разразившись надрывным кашлем и выплевывая в бутылочку очередную порцию розовой мерзости, затем вздохнул. — Воистину, смерть была бы избавлением, хоть и трусливым, но все же избавлением от бесконечного количества вопросов, роящихся у меня в голове.
В конце концов он расслабился, и Псалм слегка улыбнулась.
— Ух… эти монологи что, побочные эффекты от яда, профессор?
Попытка пошутить удалась. Он улыбнулся в ответ.
— Я умираю. Это отлично оправдывает излишнюю склонность к драматизму. — Затем он рассмеялся, немедленно зайдясь тяжелым, влажным кашлем. Сплюнув еще порцию розовой слизи, он вздохнул. — Вот только я не знаю, что мне делать.
— Профессор. Она… она не просто Принцесса Луна. Она Луна. Наша Луна. Та, что действительно читала все ваши работы по выведению микроорганизмов и зебринскому мистицизму. Та, что не думала о клубе охотников за камнями, как о дурацкой трате единорожьего времени. Мы должны помочь ей! — Голденблад закрыл глаза и покачал головой. Псалм сжала губы, затем легонько толкнула его в плечо. — Если не вы, профессор, то это сделает кто-нибудь другой.
Эти слова явно тронули его, он открыл свои золотые глаза и крепко сжал губы.
— Ты права. Я прямо вижу… аристократию… богатых… привилегированных пони… — Он снова сплюнул, затем поднялся. — Я прямо вижу, что мой отец попытается предпринять, если убедит её прислушаться к нему. Ведь это именно его заслуга, что он втянул нас в войну. «Недельная война…» Кретины. Бесполезные кретины… они бы предпочли продолжать эту бойню до умопомрачения. Это же не их дети будут гибнуть, — бормотал Голденблад, медленно ходя кругами. — Спустя какое-то время, она смогла бы узреть правду сквозь потоки лести… но это бы заняло годы… даже возможно поколения… пока она не оказалась бы достаточно сильной, чтобы править самой.
— Вы должны помочь ей, профессор. Она Луна. Она… мы обязаны помочь ей, — произнесла Псалм, коснувшись нескольких странных параллельных порезов на внутренней части её передней ноги. — Прошу… Я знаю, что вы хотите помочь ей. Вы любите её.
Голденблад медленно и печально улыбнулся.
— Она принцесса… как я могу не любить её? — Он вздохнул и глянул на неё. — А ты, Псалм? Как ты поможешь Принцессе?
— Я… я… — запнулась она, потом закрыла глаза. — Я думала… долго размышляла… может, мне стоит завербоваться?
— Псалм… солдаты убивают… — пробормотал он. — Ты расплакалась, увидев, как ястреб убил кролика ради еды. Ты точно уверена?
— Я знаю. Знаю, что это неправильно… но… они сожгли мой дом и вырезали мою школу. Я… — запиналась она, готовая расплакаться. — Я… я должна что-то делать, профессор! Сомневаюсь, что прощу себе, если буду оставаться в стороне! — Она заерзала, закусив губу. — Твист, моя соседка по комнате, собирается вступить в войска. Мы жили этажом выше в её магазине сладостей, и, с тех пор, как он был полностью разрушен… ну… она говорит, что собирается мять и крутить этих зебр, как если бы они были большими ирисками в черно-белую полоску.
Он некоторое время молчал, затем вздохнул.
— Только пожалуйста… если ты серьезна в своем намерении вступить в армию… Прошу, пообещай мне, что делаешь это ради Луны. Не стоит делать это из ненависти.
— Не буду, профессор, — тихо ответила она. — Надеюсь, им будут нужны пони в тыловую поддержку. Таскать воду или помогать медикам, или… или еще что. Сомневаюсь, что когда-либо смогу убить кого-нибудь.
Забавно, вспоминая её, сражающуюся бок о бок с Биг Макинтошем, я бы сказала, что она очень даже способна на это.
Он улыбнулся и поднял магией стальную розу. Сияние усилилось, и роза ожила, лепестки вытянулись и развернулись, блеснув золотом и серебром. Наконец, он согнул стебелек и нежно обернул его вокруг её уха, цветок ярко сверкал на её черной, как смоль шерстке.
— Вот. Подарок. На удачу.