— И он убил всех этих… существ? — спросила Рампейдж, указывая копытом на окаменелый коготь.
— Таковы наши предположения. Другие гипотезы утверждают, что причиной смерти этих древних зверей могли послужить какие-то другие изменения в мире. Возможно катастрофическая вулканическая активность. Но заметил ли кто-нибудь из вас кое-что еще?
Он указал копытом на горизонтальные слои камня выше в скале. Я посмотрела в этом направлении, но не смогла увидеть ничего особенного. Никаких окаменелостей, вроде виденных мною ранее. Только лишь сияние камней, испещряющих поверхность скалы небольшими россыпями.
— Скучно… — проворчал Трублад.
Затем Стигиус взлетел вверх и постучал по рубину копытом. Голденблад одобрительно кивнул.
— Отлично. Именно то, что нужно. Над этим каменным пластом драгоценные камни встречаются по всей Эквестрии, а вот под ним нет ничего, что мы могли бы назвать драгоценным камнем.
Мы все недоуменно глянули на него. Он левитировал молоточек к ночному пони, который ухватил его ртом и высвободил самоцвет. Я поймала его своей магией и переправила златогривому единорогу, Стигиус приземлился рядом со мной.
— Драгоценные камни вроде этого редко встречаются где-либо в другом месте. Присмотритесь к его граням. Заметьте, насколько он чист и безупречен. В Эквестрии мы повидали так много подобных ярких и блестящих самоцветов, что они стали для нас обыденностью. И действительно, мы взращиваем их в камнях. Однако, если вы отправитесь в другую часть мира… — Он вытащил из сумки уродливый кусок красновато-коричневого камня торчащего из куска скалы. — Рубином будет это.
— Эм… простите профессор, но это не может быть правдой. Это рубин, — произнесла я, указывая на сверкающий самоцвет. Все пони согласно закивали.
— Уверяю тебя, это и есть рубин — усмехнулся Голденблад. — Та же твердость. Те же кристаллы. Обрежь и отполируй — и различий ты не увидишь, по крайней мере, внешних. Но никаких магических свойств у него не будет. А еще, любой драгоценный камень ниже этого пласта столкновения будет точно такой же обычный, без каких-либо магических особенностей. И это та еще загадка. Как случилось, что обычные, грязные, немагические кристаллы до события вдруг обратились в бесчисленные драгоценные камни после него? И почему эти самоцветы изобилуют здесь, но встречаются тем реже, чем дальше от Эквестрии?
На лице белого единорога играло плохо скрываемое самодовольство, П-21 переглянулся со мной и Глори, затем закатил глаза и произнес с совсем нескрываемым сарказмом:
— О, профессор. У вас есть какие-то предположения?
Рампейдж насмешливо хрюкнула, и даже Глори не смогла сдержать улыбку.
Голденблад улыбнулся П-21 и ответил с нотками задетой гордости.
— Что ж, если вам так интересно, полагаю, я могу поделиться моей теорией. — Он перевел взгляд на самоцветы, выступающие из скалы. — На мой взгляд, из-за падения метеорита и последующей мгновенной гибели огромного количества существ высвободившаяся жизненная энергия конденсировалась в драгоценных камнях, столь часто встречающихся в нашей стране. Подобное явление мы можем наблюдать, когда умирает особо могущественное магическое существо, как, например, древний дракон.
— На эту тему будет контрольная, профессор? — спросил Трублад, закатив глаза. — Я и не думал, что клубу охотников за камнями ставят оценки.
— Лишь потому, что в твоей голове песок, не значит, что остальным тоже не интересно! Правильно? — энергично спросила Глори, повернувшись к нам. Бу, пожевывая собственный хвост, вопросительно наклонила голову и поглядела вверх на неё, П-21 пожал плечами. Рампейдж почесала затылок, а Стигиус глазел на мой круп. Висевшая в воздухе Глори поникла.
— Ну а мне интересно.
— Все в порядке, — проговорил Голденблад, оглядев учеников, высматривающих окаменелости, затем повернулся ко мне. — Похоже, что Пампкин и Паунд снова куда-то делись. Не найдешь их, дорогая? Они, скорее всего, забрались чуть глубже в каньон. Скажи, что тут для них полно отличных образцов окаменелостей. — Он глянул на оставшихся жеребят, шарящих по поверхности камня. — А я пригляжу за остальными.
Зовя жеребят по имени, я со всем возможным усердием и скоростью двигалась по каньону, изгибавшемуся вдоль края Литлхорнской долины. Если смотреть свысока, он напоминал огромный полумесяц. По мере расширения каньона, течение реки замедлялось. Хотя местность всё ещё оставалась дикой и неровной, единороги во всю мощь своих рогов формировали камни и прокладывали дорожки, медленно, но верно превращая каньон в громадный сад. Там, где земные пони обрабатывали бы землю, а пегасы попросту проигнорировали её, единорогам приходилось буквально выстраивать ландшафт по своим замыслам.
Что бы зебры сделали с каньоном и долиной? Попытались бы они превратить темный камень в тонкие, но прочные мосты? Обработали бы землю, утопив её в пышной зелени? Или просто проигнорировали бы? Профессор Голденблад говорил, что зебры возводят прекрасные и необычные города, оставляя дикие места нетронутыми, но было сложно представить весь мир заброшенным, как Вечнодикий лес.
Обойдя выступающую складку, мне открылся вид на школу, построенную прямо в утесе. Меньше, чем за шесть месяцев, с помощью магии самой Принцессы, была возведена Академия Луны для Молодых Единорогов. Округлая стена, дополненная башнями, возвышалась рядом с озером в наиболее широкой части долины. Зачарованные алмазы сверкали подобно звездам, как только опускалась ночь. Выстроенный прямо в стене каньона красовался дворец из блестящего черного мрамора, который по величию смог сравниться бы только с Кантерлотом. Строение стремилось вверх, заканчиваясь черным шпилем, возвышавшимся над кромками каньона и высоко над всей долиной.
— Мэм? — донесся сверху голос. Я глянула вверх и увидела парящего Паунд Кейка. Он выглядел взволнованным. Не напуганным, будто что-то произошло. Но, определенно, не как в своем обычном бойком поведении. Его коричневые глаза смотрели в сторону пещеры в скале, где сидела Пампкин Кейк, нервно пожевывая копыто. Я направилась к этой пещере, самой крупной из всех, виденных мной. Каньон изобиловал множеством маленьких закутков и укрытий.
— Мы кое-что нашли…
Я вошла в пещеру, призвав крохотную звезду света, затем глянула на желтовато-коричневую единорожку и опасливым голосом спросила:
— Что з…
Зебры. Я представляла их злобными, смертоносными врагами. А те, которых я увидела внутри, оказались совсем не теми демонами, какими их описывали в газетах, а грязными, напуганными и крайне оголодавшими оборванцами, кучкующимися маленькими группками. У шестерых имелись винтовки, но все их силы уходили на то, чтобы держаться прямо. Многие выглядели слабыми настолько, что не могли даже стоять. Вонь стояла адская, я колебалась несколько мгновений, прежде чем войти.
— Привет?
Они пугливо жались к стенам от присутствия всего одной единорожки и двух молодых пони. Из напуганной толпы медленно вышел пожилой жеребец, облаченный в грязные тряпки. Повязка скрывала его глаз, и еще больше повязок покрывали остальные его раны. Он что-то быстро сказал остальным, затем повернулся ко мне.
— Не вредить, пони. Не вредить.
Он имел в виду, что не хочет, чтобы я вредила им, или, что он не собирается вредить мне?