— Что Иван, думаешь, все так плохо? — совсем поник Борат.
— Думаю я, друг ты мой сердешный, что, раз они планов таких хитрых понапридумывали, то и ждать от них надо самого худшего, и готовиться к этому.
— А мы что делать будем?
— А мы с тобой возьмем охотника нашего следопытом, как его зовут, кстати? — Адар. — Во, Адара возьмем, и пойдем лесами дремучими к крепости, посмотрим, что там твориться. Если нормально все, то гонцов к князю и на другие заставы пошлем, людей соберем. Адар, иди сюда, родной мой. Переводи, Борат. Скажи мне, охотник, сможешь ты нас лесами, тайно, к крепости провести с конями нашими?
Следопыт был немногословен, как истинному лесовику и положено:
— Днем смогу, ночью с лошадьми не пройдем. — Действительно, темнеть уже скоро будет, вечер на дворе.
— Не пойдем мы ночью. Есть место тут недалеко, что бы лагерем встать можно было на ночь безопасно, и вода чтобы была?
Адар задумался: — Знаю такое место, на закат идти надо, дойдем до темноты.
— Все, тогда встали и пошли. Да, что с лошадьми лишними делать будем?
Оказалось, что это и не вопрос вовсе. Когда, заинструктированный до остекленения взгляда, ратник поскакал на встречу обозу, приученные и дисциплинированные лошадки, направленные на путь истинный несколькими нашими пинками, дружным табунком ломанулись за ним. А мы, подобрав свои оброненные в бою вещи, и постояв молча над телами товарищей, тронулись в свой путь в лесную чащу. Идти приходилось трудно. Особенно доставалось Борзому, не приученному к ходьбе по лесу. Но, как и обещал наш рейнджер, еще до темноты мы вышли к неглубокому распадку с протекающим по его дну ручьем. Первым делом, наплевав на костер и проснувшийся после драки и путешествия зверский аппетит, мы бросились отмываться сами, отмывать наших коней, и стирать в хлам изгвазданную одежду. Затем, голыми, лязгая зубами от холодной воды, носились по оврагу, собирая ветки для костра. Ночью дежурили по очереди. Посмотрев на серые, с ввалившимися щеками, лица своих спутников, я вызвался дежурить первым.
Первобытный лес жил своей первобытной ночной жизнью. Сидя у костра, и ветки периодически в огонь подбрасывая, я анализировал произошедшие за эти двое суток события, и мысли по этому поводу у меня были абсолютно не веселые. Я догадывался, в чем причина ненормальной активности и небывалой хитрости неандертальцев, но это пока только догадки, требующие подтверждения. И еще, я не мог ничего планировать. Любое планирование основано на информации — а ее не было, ввиду критически малого для накопления необходимых знаний срока моего пребывания в этом мире. И восполнить ее, находясь в жутком цейтноте, я мог только самым первым и самым основным научным методом — методом тыка.
С утра мы наш путь продолжили. Люди и лошади отдохнули, шагалось веселей. Когда охотник предупредил, что до цели осталось, как я понял из перевода шагов в метры, около двух километров, а лес начал редеть, мы оставили лошадей с Боратом, а сами продолжили идти пешком. Перед расставанием, я подробно проинструктировал двоих из четверых оставляемых. Борату было сказано, что если мы не вернемся к вечеру, голой пяткой на шашки не переть, возвращаться к крепости, искать своих людей, наладить гонца к князю и возглавить народно-освободительную и партизанскую борьбу, некоторые приемы и методы которой мной были ему рассказаны по пути сюда, вызвав нешуточное удивление военного своей подлостью и эффективностью. Второй мой собеседник нуждался в более подробной инструкции. Мои сборы взволновали Борзого, и он всем своим видом показывал, что готов следовать за мной, и считает, что оставлять одного настолько безответственного и беспомощного субъекта, как я, это полное безрассудство. После его попытки вырвать куст, к которому была привязана его уздечка (ну как куст, береза), я потратил десять минут на уговоры лошади, пообещав вернуться непременно как можно быстрей, а ему, за хорошее поведение, выделить табун кобылиц и воз морковки. Кони Бората и егеря в инструктаже, слава Богу, не нуждались.