— Пятерых. Трое на постах при переносе были, даже тел не нашли. Эти позже уже.
Вышли мы на тропинку, подошли к копью моему, так лежать на ней и оставшемуся. Взял за древко, над головой поднял, и, к развалинам повернувшись, стал им над головой размахивать полотнищем белым, на конце привязанным, из стороны в сторону мотая. О, заметил сигнал охотник, появилась фигурка, выбралась из руин и к нам направилась. Чем ближе Адар подходил, тем большее удивление на лицах бойцов проступало. Не выдержал прапор:
— Это что, тащ майор, все местные тут такие?
— Ага. По развитию — раннее средневековье. Привыкайте, мужики, много чудес еще увидите. Придем назад, расскажу. Да, Михалыч, давай уже на «ты», что ли. Не на плацу.
— Добро, Иван Палыч, давай на «ты». А чудеса эти, ну их, мне бы поспокойней что, не мальчик.
Подошел следопыт мой, карабин передал, представил я его окружающим. У самого спросил, все ли вокруг спокойно было. А потом опять к прапору обратился:
— Александр Михалыч, мы вон до той кривой вышки сможем дойти? Люди, про которых говорил я, на той стороне пустоши в доме сидят, и за обстановкой окружающей с крыши наблюдают. Оттуда им только эту вышку и видно. Договорился с ними, что, если дойду, и все в порядке будет, сигнал им с нее подам, ждут.
— Дойдем, что не дойти. Только, лес там рядом, аккуратней надо, были уже случаи.
Без происшествий смогли мы сходить и вернуться обратно. На вышке я минут пять копьем размахивал. При выходе специально деда предупредил, что бы следили, сигнал ждали. Пусть знают, что есть теперь надежда.
Глава 25
— Так, что, Александр Михалыч, техника вся не на ходу?
— Да, Палыч, все, что здесь в боксах стоит, на длительном хранении находится. Аккумы сняты, топливо слито. Была у нас одна батарея боеготовая, на учения ездили, на салютах в Талине стреляли, но те ангары сюда не попали.
После того, как отошли военные немного от шока, вызванного моим рассказом о будущем страны, которой ребята сейчас служили и о ситуации, в которой все здесь оказались, стали мы строить планы, как спастись нам самими и людей спасти, учитывая наличие сил и средств, в распоряжении нашем на данный момент имеющихся. В виду того, что обсудить нам предстояло очень много, совместным решением постановили сегодня никуда не дергаться, спокойно заночевать, а завтра начать притворять выработанные планы в жизнь. Только вот планы пока никак не вырисовывались. Выслушав предложения мои по прорыву в иную реальность на технике, рассказали мне служивые следующее.
Кадрированный артиллерийский полк, в котором служили они, дислоцировался в Эстонской Советской Социалистической Республике, в местечке Клоога-Айдлин, на расстоянии сорока километрах от столицы республики города Талина. Как говорили про такие подразделения сами военные, полк был «кастрированный», и в этой шутке доля правды была огромна. На вооружении состояли буксируемые 120 миллиметровые гаубицы М-30 образца 1938 года, и, соответственно, средства для их буксировки: колесные автомобили КАМАЗы и УРАЛы. В том, что эти орудия были до сих пор не отправлены на переплавку, не было ничего удивительного — очень удачная конструкция, которая, с незначительной модернизацией, позволила использовать эти гаубицы во всех военных конфликтах, в которых страна участвовала пятьдесят лет с момента их принятия на вооружение, вплоть до окончания Афганской войны. И орудий, и автомобилей, имелось в наличии на полный штат полка. А вот личного состава не было. Сам смысл существования кадрированных частей заключался в следующем: в мирное время в определенной местности живет себе спокойно подразделение воинское, в котором и техники военной имеется полный комплект, и командиров звена от командира роты включительно тоже, а вот младших командиров и личного состава служит здесь по минимуму, только то количество, которое необходимо для поддержание в порядке техники законсервированной. А в случае начала военных действий штат подразделения доводится до полного состава за счет призывников, в этой местности проживающих, техника с консервации снимается, и айда все биться-сражаться с ворогом.
Так вот и существовали в эстонской глуши семь десятков советских офицеров и прапорщиков, и сорок солдат и сержантов срочной службы. Нагрузка на личный состав была чудовищная: ежедневное обслуживание техники в парке, наряды по полку, по штабу, по столовой, патрули и караулы. Ни о какой боевой учебе при таком графике речь, естественно, не шла. За то, что бы на разводе получить в свое распоряжение солдата для регламентных работ на технике, офицеры полка дрались, иногда в буквальном смысле этого слова. Соответственно, и оценки при проверках полк показывал далеко не блестящие. Вообще, прохождение службы здесь считалось чем-то вроде ссылки, практически без перспектив дальнейшего карьерного роста. Ссылали сюда офицеров проштрафившихся, спившихся, много было парней Афган прошедших — полагало начальство, и не всегда безосновательно, что присутствуют у них проблемы характера психологического. Ну и состав военнослужащих срочной службы тоже был соответственным: из сорока человек тридцать были призваны призывом последним из республик Средней Азии.