- Пока ты тут лежишь, не растащат, - не согласилась мать. – А если потом кто и заберёт домой ведро или швабру, так всё равно от этого польза будет.
Сложив часть вещей в сумку, Лариса, бросив собираться, присела у кровати сына и тихо сказала:
- Женя, я понимаю, что после операции твой голос восстановился, но меня беспокоит твоё нежелание говорить о том, что ты больше не сможешь выступать…
- Мам, - вздохнул Женя, - перестань, я не рефлексирующая курсистка и конца света оттого, что больше не буду петь, не вижу. Как ни странно, сейчас мне уже не нужно ломать голову, как жить дальше, ведь раньше я не знал, как совместить диплом торгового института с желанием быть музыкантом, а судьба взяла и решила всё за меня. И, знаешь, если на то пошло, быть именно певцом я никогда не хотел, так что сейчас, если захочется музыки, просто возьму в руки гитару …а Антон споёт. Эй, Антон, ведь споешь?
- А как же, - откликнулся товарищ. – Ты будешь играть, а мы с Ленкой голосить, пока всех котов на улице не распугаем. А вообще, тётя Лара, вы не волнуйтесь, Женя один не останется. У него теперь есть семья Фроляк, да и ребята из части нам стали, как родные, скучать не дадут. Так что будем с Женей выздоравливать хоть и медленно, но верно. Скоро встанем, начнем ходить, а потом будет видно.
- Слышишь, мам? – улыбнулся младший Семенов. – Всё будет хорошо.
После отъезда родителей накатила тоска, отступавшая лишь когда приходили посетители. Телевизор, чтение и визиты товарищей из части развлекали днем, а ночью, когда больница затихала, хотелось тихо завыть в подушку и останавливало Женю лишь то, что рядом лежал Антон, которому было еще хуже. Да еще Ивана Гавриловича, старшего Фроляка, было жаль, он так переживал за парней, суетился, вскакивал к ним ночью, стоило лишь пошевелиться, что Жене оставалось лишь молча терпеть.
Однажды, отправив отца в магазин, Антон вдруг заявил:
- Меня ведь комиссуют и чем тогда заняться? Я же кроме службы ничего не знаю. И хотя хлеб у военных сейчас горький, но в части была хоть какая-то определенность.
- Полковник обещал подыскать тебе должность, - заметил Женя.
- Не хочу, - упрямо возразил Антон. – Мне, в любом случае, нужно привыкать к гражданке и определяться, чем и как я смогу зарабатывать на жизнь, чтобы содержать семью. По крайней мере, у нас с Ленкой есть жильё, так что сдадим обратно служебную квартиру и переедем в дом на окраине, который оставила в наследство бабка Иля.
- Да, ты говорил об этом. А кто там сейчас живет?
- Никто, дом старый, кому он нужен? Но если приложить руки, то может получиться неплохое жилье для семьи, как считаешь?
- Надо посмотреть, - вздохнул в ответ Женя.
- Я могу рассчитывать на твою помощь?
- Безусловно, тем более, меня как-то не тянет пока на родину.
Две следующие недели Женя занимался в постели как мог, пытаясь разминать мышцы рук и спины, а когда ему, наконец, сняли гипс, охнул от вида своей худой синей ноги.
- Ничего, дружок, - хохотнул старенький доктор-травматолог, - сейчас нужно постепенно восстанавливать кровообращение, делать массаж мышц и ни в коем случае не спешить, а то вся наша работа пойдет насмарку.
- Я понимаю, - ответил Женя, – и обещаю всё делать так, как скажете.
- Угу, посмотрим, а пока учись ходить на костылях, лишь понемногу опираясь на больную стопу. И ме-е-дленно, понял?
Родители приезжали раз в десять дней и однажды Лариса Евгеньевна привезла с собой местную газету, на развороте которой красовалась фотография Жени и была о нем статья.
- Откуда...? – удивился парень.
- Полковник Саенко связался с нашим военкомом, они же старые товарищи, и рассказал о твоих приключениях.
- Понятно. И что?
- Полетаев проникся, приехал к нам с женой и коньяком, расспрашивал о твоем здоровье, гордился, что тебя наградили боевым орденом «За мужество», а на следующий день вызвал к себе корреспондента из газеты и …вот, что получилось. Теперь нам с отцом не дают проходу, все спрашивают о тебе, интересуются, когда вернешься. Накануне приходили ребята из «Гроно», а до них Анна прибегала вся в слезах.
- Анна?
- А что? Вы же столько лет были вместе и пусть расстались не лучшим образом, но ведь прошлое не выбросишь и не забудешь. А от нас Анна видела только хорошее и, конечно, испереживалась, как ты тут.
- Надеюсь, вы ей номер моего телефона не дали? – грозно спросил сын. – Я ведь специально предупреждал, мама.
- Нет, не дали, но она и не просила, а лишь передала тебе письмо. Держи, потом прочитаешь, а пока рассказывай, как нога, и шепни, что с Антоном, а то он какой-то пришибленный.
- Да Иван Гаврилович слег, сердце, ночью его забрали в кардиологию.
- Ох, - всполошилась Лариса Евгеньевна, - а я, дура старая, даже не сообразила, что отца Антона почему-то нет, сижу тут второй час без толку. Ладно, вы полежите пока, а я схожу на разведку.
Мать вернулась лишь к обеду и рассказала всё, что успела выяснить.
- Это был приступ стенокардии, но сейчас Иван Гаврилович чувствует себя лучше и очень беспокоится, как вы тут без него. Вставать ему нельзя, так что я побуду здесь дня три-четыре, пока у него всё не нормализуется.
- Спасибо, тётя Лара, - выдохнул Антон, - а то я таких ужасов себе напридумывал. Медсестры, которых просил разузнать, ничего толком не говорят, лишь, что отец поправляется, но это ведь не объяснение. А матери что сказать? А Ленке? Я же должен им позвонить.
- Лежи спокойно, я сама позвоню к тебе домой и всё объясню.
- Тётя Лара, вы святая.
- Да ладно, - отмахнулась Лариса, – скажешь тоже. Кстати, палата у Гавриловича хорошая, с врачом поговорила, так что пока я здесь, послежу, чтобы уход за твоим отцом, Антон, был как надо. А перед отъездом договорюсь о переводе Гавриловича сюда, к вам в палату.
- Ох, тетя Лара, чтобы мы без вас делали? – младший Фроляк шмыгнул носом и потянулся её обнять, а потом, чмокнув в щеку, подмигнул Жене:
- Твоя мама – лучше всех!
Письмо Анны.
«Здравствуй, Женя! Узнав, что с тобой случилось, я очень расстроилась. Ведь, чтобы между нами не произошло, я никогда не желала тебе зла.
Но на самом деле я чувствую себя виноватой.
Первые дни после твоего отъезда я ходила, как пришибленная, и часто проклинала тебя, желая всяческих бед. И хотя понемногу моя боль стихала, обида оставалась.
Твоя мать помогла мне с работой в Киеве, я (в кредит) купила небольшую квартиру на Оболони и теперь вполне нормально живу. У меня появились новые знакомые и приятели, а ещё я подружилась с сотрудницей и теперь понимаю, как много потеряла, вычеркнув из своей жизни подруг.
Этот год был сложным, потому что я, как змея, сдирала с себя своё прошлое, иногда с кровью.
Ты был прав, когда упрекал меня во властности, ревности и эгоизме. В своё оправдание могу сказать, что ты НИКОГДА не давал мне отпор. Да, мы взрослели вместе, но я всегда чувствовала себя старше и поэтому считала нормальным решать за двоих. И властность, а за ней и ревность (Женя – мой, руки прочь!) расцвели махровым цветом на благодатной почве.
А ты лишь деликатно возражал иногда. И подчинялся. Так что мы ОБА виноваты, что наша жизнь не сложилась.
Но сейчас, пережив тяжелое время, я хочу сказать спасибо за то, что ты меня бросил, иначе я никогда бы не поняла, что же я за человек на самом деле.
Все эти годы мне довелось жить в твоей тени.
Ты ведь никогда не задумывался, легко ли это для меня. Возможно, властность и ревность были компенсацией моей заурядности. Хотя сейчас я понимаю, заурядных людей нет, в каждом из нас есть таланты, нужно лишь понять, что ты можешь и хочешь делать. Тебе, Женя, повезло, ты сразу нашел музыку и наш город лёг к твоим ногам. А я стояла у подножья твоей славы и следила, чтобы никто на неё не покусился, ведь считала ЭТО своей собственностью.