– Что ж, давайте, наконец, послушаем, о чём поют ребята из ансамбля «GoodOk», – предложил с улыбкой Вишневский в камеру.
Первой пошла «Незнакомка», как бы создавая задорное настроение на всю передачу. Затем пятиминутный блок болтовни и песня «Ищу». Её мы записали только со второго дубля, как назло во время первого исполнения я забыл пару слов в припеве. Забегая вперёд, ещё две песни не получилось записать с первого дубля, а с «Франсуазой» и вовсе вышло с четвёртого, мне категорически не нравилось, как я пою.
В следующей паузе Дмитрий попросил каждого из нас побольше рассказать о себе, пришлось сознаваться, что я занимаюсь боксом, и должен участвовать в декабрьском первенстве СССР в Ташкенте, а также написал книгу, которую надеюсь вскоре издать.
– Книгу? – удивлённо переспросил Вишневский. – А о чём книга, если не секрет.
Обсуждение моего романа заняло ещё минут десять. Дальше прозвучали «Франсуаза» в моём сольном исполнении под акустическую гитару, «Ковчег», и завершала наше выступление «Никогда он уже не вернётся из боя».
На прощание Вишневский предупредил, что из нашей беседы, конечно, далеко не всё войдёт в программу, но он постарается оставить самое интересное. И уже исполненные нами вещи само собой. Единственный, кто может наложить вето – председатель Пензенского областного комитета по телевидению и радиовещанию Вениамин Андреевич Бармин. Но тот сам давал принципиальное согласие на эту съёмку, так что в этом плане можно особенно не волноваться. Что же касается времени выхода программы «Парус» с нашим выступлением – придётся подождать следующего четверга, то есть чуть больше недели. Программа выходила по четвергам, а завтрашний выпуск уже записан заранее.
После этого я занялся поиском человека, который мог бы перепечатать мою книгу в ещё паре экземпляров. Если уж я собрался ехать в Москву и ходить по издательствам, то везде придётся оставлять по одному экземпляру рукописи. Вот и нужен был умелец, который сможет оперативно перепечатать книгу.
Поделился своей проблемой с мамой, и она пообещала поговорить с секретаршей директора, с которой у неё были неплохие отношения. Та согласилась перепечатать роман в двух экземплярах (второй, естественно, под копирку) всего за трёшку, и управилась с работой к следующему вторнику.
– А уж как она тебя хвалила… Всё не могла поверить, что это ты сам написал, – прокомментировала с улыбкой мама, вручая мне две пухлые папки с новыми рукописями.
А в эту пятницу выпал снег, и из шкафа была извлечена куртка, в которой Максим Варченко ходил в прошлую зиму. Примерив её, я честно сказал, что тесновато в груди и плечах, на что мама грустно покачала головой:
– Жаль, а ведь летом меряли – нормально сидела. Когда ты у меня только успел так вымахать?
Вопрос был риторическим, и на семейном совете было решено, что без новой куртки не обойтись. Благодаря моей стипендии и левым заработкам кое-какие деньги у нас имелись, а тут ещё отец на прошлой неделе перевёл матери двести рублей, так что на куртку уж точно должно было хватить.
– М-а-а-м, – протянул я с просительной интонацией. – А может, и на джинсы хватит? Если что, так я ещё заработаю… на свадьбах.
Мама часто заморгала, закусив губу, затем тихо произнесла:
– Сынок, я ведь тоже об этом думала. Другие-то вон как одеваются, у многих джинсы есть, а мы тебе всё не можем позволить. В конце концов, один раз живём, куда нам эти деньги экономить? Зарплату я получаю, ты стипендию, да и на свадьбах что-то перепадает. И, между прочим, мне тоже на зиму новые сапоги нужны, сколько можно старые латать… Решено, гулять так гулять!
Собрались ехать в воскресенье на рынок в Ухтинке. Это был стихийный, своего рода блошиный рынок, кочевавший прежде в городе с одного места на другое, отовсюду гонимый надзорными органами. В итоге власти решили выделить для него участок в посёлке Ухтинка, на выезде из Пензы. Заплатил за свой кусок деревянного стола – и торгуй спокойно.
Купить здесь можно было практически всё, что касалось одежды и обуви, как новое, так и поношенное. Так что за джинсами и джинсовыми куртками, а также за прочей дефицитной одеждой типа болоньевых плащей и курток практически весь город ехал именно сюда, и в воскресенье тут случалось настоящее столпотворение.
Ещё в субботу мама договорилась с Татьяной, что после Ухтинки я зайду к ней постригаться. Хорошо, что Инга с мамой уехала на выходные в гости в Каменку, навестить бабушку по материнской линии, чей ныне покойный муж когда-то работал 1-м секретарём райкома партии. Так что с Ингой в это воскресенье никаких свиданий не намечалось. А, между прочим, на последнем свидании, когда я проводил её чуть ли не до дверей её квартиры, мы в подъезде поцеловались. То есть Инга, прощаясь, чуть коснулась своими губами моих губ, и хотела уж было отстраниться, но я тут же прильнул к её губам, придерживая её голову рукой, и дальше уже случился самый настоящий взрослый, затяжной поцелуй. Разве что языками не сцепились. Наконец разомкнули уста, тяжело дыша и раскрасневшиеся, будто пробежали каждый по паре километров, как-то скомкано попрощались, и я, сверх меры возбуждённый во всех смыслах, пошёл домой. На следующий день не без опаски позвонил Инге, но о вчерашнем поцелуе не было сказано ни слова, и вообще она со мной щебетала так, словно накануне в подъезде между нами ничего не случилось. По меркам взрослого XXI века, конечно, ничего, а для подростка семидесятых целое событие.