– По-моему, неплохо, – сказал Валентин после очередного прогона.
– Согласен, – кивнул я. – Валь, можешь переложить мелодию на ноты? А то у меня с этим делом не очень, а ноты могут понадобиться.
– Да легко!
– И гимн заодно, ок?
– Без проблем… Кстати, я договорился с отцом насчёт тебя. Завтра у тебя же будет окошко между уроками и тренировкой? На четыре часа он тебя ждёт у нас дома. Вот, я адрес заранее на бумажке записал, держи.
Прежде чем расстаться, я поинтересовался у Лады, как обстоит дело с электропроводкой в её доме. Выяснилось, что все жильцы кроме одной спившейся тётки подписали заявление и завтра мама Лады отнесёт его в пожнадзор.
На следующий день в назначенное время я звонил в дверь 14-й квартиры дома № 21 по улице Пушкина. Меня уже ждали, дверь открыл Валентин, который сразу предложил мне пушистые тапочки, и проводил в гостиную. А ничего так 3-комнатная квартирка, потолки почему-то не такие уж и низкие для «хрущёвки», или просто так кажется… Вообще такое чувство, что недавно здесь делали ремонт, обои с какими-то китайскими узорами буквально сияли свежестью, а потолок – побелкой. Это они ещё не знают про подвесные потолки, а то бы, думаю, за этим дело не стало.
Две комнаты жилые, я так понял, родители обитают в большой, которая зал, а Валентину выделили комнату поменьше, дверь в которую была открыта, и я мог видеть часть внутреннего убранства. В зале не сказать что такая уж дорогая обстановка, но чувствуется, что это не ширпотреб. Стенка небось румынская, хрусталь, но меня больше привлёк катушечный магнитофон «Грюндиг». Сразу вспомнились строки из песни Высоцкого:
Из кухни, откуда доносились приятные запахи, появилась мама моего музыкального соратника, Валя представил её как Елену Владимировну. Похоже, в своё время папа Валентина влюбился в чистокровную русскую девушку, но сын всё же больше смахивает на папашу. После знакомства с мамой меня подтолкнули в сторону третьей комнаты, дверь в которую вдруг распахнулась и на пороге появился невысокий и упитанный кучерявый мужчина. М-да, Валя не во всём напоминал отца, будучи на голову выше и в два раза тоньше.
– Валентин, это и есть ваш руководитель ансамбля? Ну что ж, давай знакомь нас. Меня зовут Борис Ефимович.
– Максим, – пожал я пухлую руку.
– Проходите, Максим, у меня уже всё готово.
Хм, вот это я понимаю стоматологический кабинет! Стены отделаны кафелем, раковина с водопроводом, шкаф стеклянный с прозрачными стеклами. На верхней полке – коробка с надписью «антианафилактическая укладка». Стеклянный стол, на котором под стерильной простынёй лежат инструменты. На другом – специальный электрический бикс для кипячения инструментов и небольшой термошкаф.
В центре кабинета стоит сверкавшая никелированными деталями бормашина, удобное кресло с подголовником, которое словно приглашало сесть в него и расслабиться, чтобы получить удовольствие. Рядом с бормашиной стул стоматолога на регулируемой стойке с круглой подушкой под задницу.
– Бормашина немецкая, – гордо провёл по блестящей поверхности аппарата Борис Ефимович. – В Пензе примерно такая, но чуть более устаревшая модель стоит только в облисполкоме. По сравнению с отечественными – небо и земля. Садитесь, юноша, посмотрим, что у вас во рту.
Во рту у меня обнаружились два коренных зуба справа и слева, требовавших пломбирования. Что стоматолог и собирался сделать в ближайшее время. Валька хоть и говорил, что его отец не возьмёт с меня денег, но я на всякий случай постарался уточнить этот вопрос.
– Максим, вы меня обижаете! – всплеснул руками Борис Ефимович. – Валя вам должен был передать, что для его друга я всё сделаю бесплатно. Передал? Ну вот, видите, зачем же вы переспрашиваете? Я вам даже из импортного материала пломбы поставлю. Давайте-ка, не будем терять время, открывайте пошире, сделаем анестезию. Надеюсь, у вас нет аллергии на лидокаин? А мы сейчас проверим.
Ваткой, смоченной в растворе лидокаина, он провёл по моим деснам, после чего принялся ждать реакцию организма.
– Вроде всё нормально, – наконец удовлетворённо потёр руки Гольцман, приступая к анестезии.