– Я сама виновата, – подаёт голос Инга.
На что папа замечает, косясь на Мельникову:
– Ну, это мы ещё разберёмся, кто в чём виноват.
А в дверях уже новое столпотворение. Впереди Верочка, за спиной которой виднеются возбуждённые лица будущих железнодорожников.
– Максим, с тобой всё в порядке? Как ты себя чувствуешь?
И тоже, как недавно мама Инги, садится на корточки, хватая меня за плечи. Во мне что-то шевельнулось, но усилием воли я взял себя в руки. Её есть кому дарить своё тепло, ты для неё – не более чем ученик.
– Вы кто? – строго спрашивает Мельникова.
– Что? А… Я руководитель экскурсионной группы от железнодорожного училища Вера Васильевна Маковская. И мне хотелось бы знать, что произошло? Почему в вашем музее-заповеднике едва не погибли двое детей?
Никогда ещё в её голосе я не слышал такой жёсткости. Оказывается, может, когда надо. А вообще-то, уверен, парни уже рассказали Верочке, что случилось, это она сейчас, наверное, просто решила надавать на представителя музея-заповедника. Но Мельникова – орешек крепкий, голыми руками её не возьмёшь. После нескольких минут препирательств Верочка заявляет, что автобус нас уже ждёт, а по итогам поездки ей придётся писать объяснительную, по итогам которой может быть составлена докладная, и та, не исключено, пойдёт по инстанции. Мельникова невозмутима, да и что музею смогут предъявить? Инга, по большому счёту, сама виновата, за ней как за несовершеннолетней должны были приглядывать родители, почему-то отпустившую её одну гулять по территории усадьбы.
– К тому же в чём девочка и мальчик поедут в Пензу? У них одежда мокрая.
– У меня куртка и ботинки сухие, я их снимал, когда в воду прыгал.
Куртка и впрямь висит на спинке одного из стульев, а ботинки стоят в стенки в ожидании, когда хозяин решит наконец их обуть. Мельникова говорит, что они могут подыскать что-нибудь из старой одежды, но мама девушки неожиданно противится.
– Вот ещё, мало ли, кто её носил. Инга поедет в своей одежде.
– Но она мокрая, – попробовал было возразить отец.
– Миша, ты возьмёшь Ингу на руки и отнесёшь в салон нашей машины. Надеюсь, Тамара Михайловна не будет против, если мы позаимствуем пару одеял?
Тамара Михайловна была не против. А вот Инга не захотела, чтобы её несли на руках.
– Мама, папа, ну вы что… Я же не маленькая!
В итоге нашли где-то пару стоптанных туфель, которые девушка натянула на ноги. Правда, оказались они ей великоваты, но дойти до машины это не помешало бы. А тут мама Инги неожиданно предложила и мне ехать с ними.
– Почему нет? – заявила она. – Мы приедем в город намного быстрее, чем вы на автобусе. Ты где живёшь, Максим? На Карла Маркса? Напротив кинотеатра? Так мы же соседи! Видите, как всё сложилось?!
Оказалось, что они живут в пятиэтажном доме через дорогу, где обитала и моя бывшая одноклассница Ирина Когай. Дом, пусть и «Дворянское гнездо», где жили первый и второе секретари обкома Ермин и Мясников соответственно, считался престижным. В нём, например, жили журналисты и ведущие пензенского телевидения. У одной из ведущих, насколько я помнил, имелся уже взрослый сын, у которого были не все дома. Не то что конкретный псих, но, начиная с ним общаться, понимаешь, что парень слегка не в себе. Но при этом он ещё и был повёрнут на пластинках, пацаны иногда этим пользовались и просили вынести что-нибудь, похвалиться. Он и тащил, а мальчишки просили подержать и убегали. Обворованный ругался матом, но ничего поделать не мог. А в следующий раз история повторялась заново.
Вообще в центре обитало немало городских сумасшедших. Например, Сёма, он же Семён, вроде бы рехнулся на почве скачек, будучи завсегдатаем ипподрома. Как такое возможно – бог его знает. Может, от счастья, что много выиграл, или наоборот, с горя… И летом, и зимой ходил неизменно в кепке, красной рубашке, резиновых сапогах и перчатках типа тех, которыми пользуются разнорабочие. Правда, зимой вроде бы сверху ещё надевал телогрейку. Его главной страстью была чистота. Семён каждый день ходил в баню (естественно, бесплатно) на улице Кураева и проводил там почти все утро. Увлекала его больше не парная, а душ. Стоя в резиновых сапогах на босу ногу, Семён мог по часу что-то стирать или мыться. Закончив водные процедуры, Сёма обязательно стирал и собственную одежду. Потом мокрую – в любую погоду – надевал ее на себя и выходил на улицу.