— Любимый… — Тихий хрип слышен из бокса, и рука нащупывает тёплую руку, чтобы вцепиться и никогда не отпускать.
Он тут, он рядышком, уже проснулся после того ужаса, что был ночью, и смотрит, смотрит, смотрит на неё, ещё слабый, едва шевелящийся, но живой.
Пищит артефакт мониторинга, привлекая внимание целителей и медиведьм. Ещё одна девочка очнулась. Девочкам досталось меньше, потому что мальчики отдавали им свою душу, свою магию до последнего в том прошедшем три дня назад ночном кошмаре. Девочки просыпаются первыми… И первыми паникуют.
— Драко… нет… любимый… нет… — шепчет девочка в боксе, не чувствуя руки возлюбленного, слёзы стекают по щекам и надрывается, мигая багровым глазом артефакт.
Где же он? Где? Ведь не может быть, чтобы его не было! Такое невозможно, нереально, такого просто не может быть никогда. Перед глазами встают мёртвые, остановившиеся глаза, и надрывается криком маленькая девочка, перегружая сердечко своим отчаянием.
— Тише, малышка, тише, моя хорошая, — гладит девочку пожилая медиведьма, не замечая слёз, видевшая на своём веку очень многое, но так и не привыкшая к этому. — Вот твой любимый, он рядом, просто спит ещё, не проснулся он ещё, но он живой, малышка, вот его рука, чувствуешь, какая тёплая?
— Драко… — шепчет успокаивающаяся девочка.
Теперь понятно, зачем многие боксы поставлены рядом. Тянутся руки, шепчут губы, текут слёзы… А вот первым проснулся мальчик. Он рвётся из овивающих его трубок и лент, рвётся и зовёт свою девочку.
— Герми! Герми! Где ты, родная?
Бегут к нему целители, спешит пожилая медиведьма с огромным сердцем, которого хватает на всех. Спешит, чтобы успокоить такого маленького воина, думающего, что потерял самое важное, потерял самого себя. Но первой, ещё до того, как добегают целители, открывает глаза его девочка, и рука нащупывает руку.
— Я здесь, любимый, свет мой. Я рядышком, родной, — шепчут непослушные губы, успокаивая мальчика.
Расслабляются мальчики, закрывают глаза девочки. Они рядом, вместе, навсегда. И плачет пожилая медиведьма, видевшая войну, полчища Гриндевальда, детей, выживших в концентрационных лагерях. Она не смогла привыкнуть тогда и не сможет сейчас, потому что нельзя привыкнуть к такому. Нельзя привыкнуть к страдающим детям, к искренней любви, сметающей все преграды, побеждающей даже смерть.
Просыпаются дети, окликают друг друга, стабилизируются будто бы сами собой. Молодых медиведьм, которые уместны при реабилитации взрослых, убрали с базы, теперь здесь только пожилые, видевшие многое и успокаивающие детей, подобно добрым бабушкам. Медленно приходят в себя дети, постепенно боксы объединяют, чтобы чудом выжившие подростки могли чувствовать друг друга. И вновь на лицах появляются робкие улыбки.
— Мерлин, Кэти! Жива… — обнять, почувствовать её, поцеловать такие любимые глаза.
— Дин… жизнь моя…
— Луна… Невилл…
Им просто не нужны слова, слова лишние, хотя и они прорываются, наполненные нежностью и заботой. Лучистые, волшебные глаза… Дышит… Жива… Улыбается… Жив… Что такое было с ними в ту страшную ночь, никто не понимает, но это неважно. Они живы.
Сначала осмотры, рык целителя на пытающегося прижать к себе девочку пациента, ежедневный страх того, что что-то пойдёт не так. Уверенность, что всё будет хорошо. Ведь не может же быть иначе, правда? Ведь рядом — вторая половинка, то, что и означает для этих подростков жизнь. Весь смысл жизни в одном человеке.
А потом, конечно, начинается массаж, реабилитация, переход в сидячее положение… Медленно, шаг за шагом. Они волшебники, им не надо ждать полгода. Никто никого не стесняется, не боится показаться слабым, напротив, они искренне болеют за каждого.
— Медленно встаём… Вот молодец. Голова не кружится? Ничего не болит? Внимание, пробуем…
Первый шаг. Первое падение, но зубы сжаты, упрямый взгляд по курсу и снова — шаг. Упорный, уверенный, пусть он шатается, но идёт. Шаг вперёд и ещё шаг. Девочкам дают отдых, потому что они доверяют только своим мальчикам. Они болеют за каждый их шаг и, поднявшись сами, шагают в кольце их рук. Судорожно цепляясь, под ободряющую улыбку, оступаясь и почти падая. А рядом они… Сами ещё едва держащиеся на ногах, но поддерживающие всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
Руки ещё слабы, но они занимаются на износ, под шипение целителей, нагружаясь, потому что нужно защитить девочек. Обязательно нужно. Потому что к боли они привыкли. Главное, чтобы девочки были. Были всегда. В физическую реабилитацию медленно вплетается и психологическая. Сейчас они очень напряжены, потому что не могут защитить себя сами, как привыкли, и это хорошая возможность реабилитировать психику. Работают целители, исцеляя тела. Работают целители, исцеляя души.