— Пожалуйста! — не сдавался отец, разводя руки в стороны в широком жесте. — Люди науки у нас тоже очень хорошо живут. Вот хоть бы и этот академик Соколов! Государство ему многое дало! Это принцип социальной справедливости. От каждого по способности, каждому по труду.
— Батя! Тебе самому не смешно? — лукаво щуря глаза поинтересовался Саша. — Какой Соколов человек науки? Он бюрократ от науки! Украл чужое открытие, использовал родственные связи и получил все блага. А вот про тех, кто на самом деле сделал это открытие, ничего не известно. Все эти блага зависят от прихотей чиновников и бюрократов всех мастей. И потом. Ты говоришь о социальной справедливости…
— Да, говорю! — подтвердил отец.
— Хорошо, объясни мне, в чем состоит эта социальная справедливость, если мы вчетвером жили в тесной трехкомнатной квартире, а кто-то и этого не имеет, в то время как академик Соколов королит один в четырехкомнатной? Ответь!
— Он Академик, — пробормотал отец заученную фразу.
— Да, я знаю. А зачем ему одному такая квартира? Так ему думается лучше? А вот у наших соседей тоже двое детей, еще и маленьких, и они живут в двухкомнатной квартире. Причем они растят детей, будущее своей страны, а академик Соколов только «трудовую» мозоль себе отращивает — пузо! Ах, да, и задницу! Это социальная справедливость?
Отец молчал, но Сашу уже несло.
— Скажи мне, папа, я вижу как этот академик таскает каждую пятницу продуктовые заказы из спец распределителя. Там такие продукты, каких я в магазинах и не видел: бананы, апельсины, копченая колбаса и прочие деликатесы. Зачем этому старому борову это блага? А вот дети наших соседей этого и не видят, и запаха апельсинов не знают! Спец магазины, спец ателье, спец распределители, спец санатории, спец больницы и поликлиники, куда простому человеку хода нет и не будет никогда, это и есть социальная справедливость?
— Что ты пытаешься доказать? — устало выдохнув, отец опустился обратно на табуретку и опираясь локтями в стол, принялся нервно растирать пульсирующие виски. — Ты хочешь сказать, что в нашей Советской стране нет справедливости? Это очень опасные разговоры, сын. За них, если не в КГБ, так в психушку угодить можно. С диагнозом: «Страдает тяжелой формой психического расстройства в виде патологической борьбы за справедливость».
— Батя, — сын стал очень серьезным, — я хочу сказать, что справедливости в мире вообще нет. Ни социальной, ни какой-либо другой. Человек — стадное иерархическое животное. А в стае обезъян всегда есть вожаки, которым достается все самое лучшее от пищи до самок, и простые обезьяны, удел которых довольствоваться остатками со стола вожаков.
— Это очень примитивные рассуждения! — заявил отец резко. — Революция отменила все эти животные законы, и установила равенство между всеми членами советского общества! Путем воспитания нового советского человека, в нем переодеваются его животные инстинкты. И этому есть масса примеров! От подвига народа во время войны, до трудовых подвигов сегодня.
— Никакая революция не может отменить животную сущность человека! Никто не отрицает важность воспитания, и оно действительно дает такие примеры, о которых ты говоришь, — согласился сын, — но есть одно, но.
«Все что сказано до слова но, не имеет никакого значения», — процитировал кого-то отец.
— Совершенно справедливо. Проблема в том, что животное начало борется в человеке с, привитыми ему воспитанием, нормами и правилами.
— Это понятно. И это нормально.
— Это нормально. Но хуже всего, что животные собственнические инстинкты, желание урвать кусок получше, женщину покрасивее это встроено в биологическую сущность любой личности. И это воспитывать не надо! Оно есть от рождения.
— И это верно, а воспитание ограничивает человека в этих желаниях. Иначе бы люди поубивали друг друга, — кивнул отец.
— А что будет, если одно, или два поколения советских людей, перестанет верить в то, что им говорят? Тем более, что те кто говорит, сами поступают совершенно иначе. Призывая народ к скромности, к умеренности и к ограничениям, в это же время сами себе ни в чем не отказывают.
Отец, тяжело вздыхая, молчал.
— Правильно! Когда народ перестанет верить в эти вещи, он захочет жить как руководство. Вот тогда-то и будет хана обществу: все и развалится, и закончится, — подвел итог дискуссии сын.
— Саша! К чему ты всё ведешь? Я не понимаю, — устало ответил отец, растирая лицо ладонями.
— Я веду все к тому, что в том, чтобы быть состоятельным, зарабатывать много денег и создать вокруг себя достойную жизнь, пусть даже она будет лучше, чем у большинства окружающих, если это достигнуто честным трудом, в этом нет ничего постыдного или зазорного! И чем быстрее ты это примешь и согласишься, тем быстрее мы этого достигнем.