Однажды, еще учась в Институте, на уроке по политинформации, в группе с их куратором, даме преподавательнице средних лет, он с дуру ляпнул, что газеты не всегда отражают реальные события. А шел тогда тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. До перестройки и гласности оставался еще целый год. В классе повисла мертвая звенящая тишина. Лицо кураторши побелело. Дрожащим голосом она сказала:
— А я вот верю всему, что пишут наши советские газеты. Какие у Вас основания так говорить и сомневаться?
— Так я про Афганистан. То писали каждый день, а потом хоп и полгода тишина. А оказалось, что Амин захватил власть, убил президента Тараки, и хотел продать Афганистан американцам. А как только Амина свергли, снова стали писать. А почему про Амина не писали? — честно ответил, молодой еще тогда, Старик.
— Партии и Правительству лучше знать, что и когда писать! И не нам рассуждать и обсуждать это! — твердо ответила кураторша.
Только через несколько лет, когда по стране уже катилась Перестройка, и Старика, за отличную учебу и работу в Комитете комсомола Института, представили к Ленинской стипендии, он узнал, по какому опаснейшему краю он тогда прошел без страховки.
Его вызвал парторг Института и положил перед ним на стол его личное дело. Старик с недоумением посмотрел на него. Парторг пояснил:
— Удивительное дело. То, за что раньше тебя должны были выгнать с волчьим билетом из Института, без права получения любого высшего образования, сейчас сыграло тебе на пользу! Для получения Ленинской стипендии.
— Что Вы имеете ввиду? — спросил его удивленный Старик.
— Сейчас поймешь, — усмехнулся тот, и, вынув лист исписанной от руки бумаги, протянул его ему: — Читай!
Старик взял бумагу и начал читать. Он узнал красивый округлый почерк кураторши их группы и вспомнил давно забытое собрание. Это была его характеристика по итогам обучения на третьем курсе Медицинского института. В ней досконально излагалось, что студент такой-то, несмотря на отличную учебу и активное участие в работе студенческого научного общества, победах на научных олимпиадах, позволил себе публично, на занятиях по политинформации, антисоветские высказывания, поставив под сомнение правдивость информации, которую публикует советская пресса. О чем она, кураторша, верная делу партии и советского государства, считает своим святым долгом сообщить руководству института.
До конца своей жизни Старик помнил тот холодный пот, который пробил его, когда он читал этот классический донос. На него, посмеиваясь, смотрел парторг. Все знали, что в Медицинском институте очень строго следили за моральным и политическим обликом своих студентов. Если, к примеру, студент попадал в вытрезвитель, или в отделение милиции, совершив какое-то правонарушение, то когда в ректорат приходила из этих учреждений бумага на провинившихся, от Администрации института всегда следовал ответ, что такие студенты в Институте не числятся. Их просто напросто отчисляли задним числом так, что на момент совершения проступка, они уже не были студентами.
Да и сам Старик попался однажды на сущем пустяке. Он, задумавшись, подошел к перекрестку в центре города. Для того, чтобы перейти к остановке троллейбуса, по правилам, нужно было пересечь последовательно три стороны этого перекрестка. Но он решил пройти напрямую, там где переход был запрещен. Вот тут-то его и поймал постовой.
— Здравствуйте! Почему нарушаем? — спросил он строго студента.
— Так тут короче, — честно признался нарушитель.
— Что? Короче? Где работаете, учитесь? — спросил старший сержант, вытаскивая блокнот.
— В Медицинском институте, — вздохнув ответил Старик, уже предчувствуя приближение больших неприятностей, вытаскивая и передавая свой студенческий билет.
— Где, где? — с недоверием переспросил милиционер оглядывая нарушителя сверху вниз. Все знали, что медицинский институт считается элитным заведением не только в их городе. Он входил в пятерку лучших мединститутов всего СССР. И там учились дети весьма состоятельных родителей со всего Союза, а большинство студентов всегда были одеты в самые модные вещи. Большинство, но не он. На нем была затертая мастерка, в которой он и запечатлен на фотографии в билете, поношенные брюки с отвисшими коленками и дешевые разваливающиеся кроссовки.
— В медицинском институте, — повторил еще печальнее студент.
— Значит так, — произнес милиционер строго, протягивая руку и возвращая студенческий билет, — на первые раз я тебя прощу. Если я выпишу тебе штраф, тебя выгонят из института. Но фамилию запишу. Попадешься второй раз, тогда не жалуйся. И еще. Скажи своим родителям, чтобы они тебе нормальную одежду купили, что-ли. Иди, студент, — и он покачал головой, пожалев голодранца. Счастливый правонарушитель, поблагодарив стража порядка, быстро убежал.