Собственно, люди убивали тварей и считали, что прореживают живую силу врага, и Сверхмозг делал ровно то же самое. Потери среди рядового «мяса» и даже среди верхних составов его ничуть не волновали. Мозги можно вырастить, Слуг создать новых, и так далее, а вот самого Сверхмозга создавали полвека. Хотя он теперь управился бы с выращиванием нового быстрее, лет за сорок, но все равно, случись чего, потеря будет невосполнимой. При этом двигал Сверхмозгом не страх за свою судьбу, и не инстинкт самосохранения, а всего лишь банальный, голый и скучный прагматизм вкупе с расчетами, которые гласили, что разрушение руководящего центра резко повышают шансы на общую победу.
Поэтому он стремился разрушить Рим.
Поэтому люди сейчас подбирались к его логову, не жалея жизней.
Именно поэтому Сверхмозг сейчас пустил в ход очередной козырь. С юга, бежавшие все это время орды, наконец добежали и бесконечной рекой пошли в атаку на плацдармы. Весь юг материка, за который некогда бились шесть лет люди и твари, теперь был полностью свободен. Ну, немного замаскированных Мозгов с охраной осталось, да прислуги и кормовых тварей. Остальные все убежали к плацдарму.
Аналогично, дела обстояли и на востоке.
Расчет Сверхмозга был прост и незатейлив. Все равно у людей сейчас нет сил на еще одну масштабную высадку, не говоря уже о захвате земель. Так что можно и оголить временно половину материка, завалить мясом, а заодно заложить и еще один кирпичик в здание грядущей победы. Если перемолоть войска на плацдарме, то можно смело говорить, что твари одолели самых лучших, самых инициативных, самых боевитых. Не говоря уже о том упадке духа, который вызовет такое масштабное поражение.
И поэтому живые реки тварей текли к плацдарму, повинуясь воле Сверхмозга.
Дюша спокойно затушил бычок о череп возвышающегося валуном Крушителя, и втянул воздух.
— День знаний! Сегодня дети пойдут в школу!
— Угу, а мы куда пойдем? — мрачно отозвался Дрон.
Старший сержант растаскивал тварей, расчищая сектор обстрела своему пулемету. Кучки тварей валялись по полю, чем ближе к оборонительному валу, тем больше. Построенный в параллель дороге, оборонительный вал был рассчитан на стандартные атаки, а не то безумие, которое творилось здесь второй день. Твари лезли и лезли, совершая новую атаку каждые полчаса. Вокруг Андреев уже три раза сменился личный состав, а мертвых тварей приходилось оттаскивать, иначе получался дополнительный вал из трупов.
— А мы пойдем, пойдем, пойдем, — пропел Дюша, — и много тварей там найдем!
— Удивляюсь я с тебя, — проворчал Дрон. — Помог бы лучше!
— Да ладно, тут тваресгребальный бульдозер надо. Он большой и мощный, а я маленький, слабый и уставший.
— Да ладно, мы ж здесь всего-то шестую атаку сидим, — язвительно отозвался Дрон. — С чего бы ты устал?
— Ну как же, и до этого ночные атаки отражали, и до этого дневные. Неее, все, я устал и хочу в тыл.
— Отступим еще, потом еще и упремся в спины тех, кто с севера оборону держит. Нет уж, нафиг не надо такого счастья. Лучше бы еще техники подогнали!
— Да вон все поле в технике, — хмыкнул Дюша.
Танки и огнеметные танки, БТРы, даже самоходная артиллерия — все присутствовало на поле, заваленное трупами тварей и немного людей. Остановив технику — как правило заклинив гусеницы или колеса телами — твари кидались рвать, кусать, грызть и доставать экипаж. Вскипала схватка, мчались на помощь своим и люди, и твари, и начинали громоздиться тела друг на друга. Дюша представил, какая тут будет вонь через неделю и его передернуло.
— Всем «Южным», — забубнила рация, — повторяю, всем «Южным» — доклад, по очереди! Сигнал «Оранжевый — 20», повторяю «Оранжевый — 20!»
— Ну вот, у нас еще двадцать минут, — обрадовался Дрон. — Как раз успеем баррикаду из тварей сложить!
— Не, без меня, староват я стал для подобной [цензура], — отозвался Дюша.
Пожав плечами, старший сержант продолжил таскать трупы тварей в одиночку. Могучее телосложение и развитые годами упражнений мышцы позволяли Дрону даже катать Крушителей, если те перед смертью не вышли из «крушащей» формации. Ну и если местность ровная, а лучше уклон вниз. Дождавшись своей очереди, Дюша медленно и отчетливо начал говорить в рацию.