— Точно, — кивнул Басх, покосившись на Святошу с каким-то неудовольствием, словно соглашаться с ним было ему неприятно. — Я думаю, строительством здесь занимались задолго до войны.
— Эти камни еще древнее? — не поверила я. — Но зачем они?
— Пока на этот вопрос ответа дать не удалось, но предполагают, что еще до образования государств на этой территории горы были местом обитания каких-то диких племен.
— Ничего себе дикари, — хмыкнул Святоша, приближаясь к камню, который в высоту почти вчетверо превышал его рост. — Как его поставить-то?
Басх провел перчаткой по инеистой поверхности камня, присмотрелся, покачал головой.
— Тут были какие-то знаки... Теперь уж не разобрать. Магия, возможно.
— Хорошая вещь — магия-то, — Святоша рассмеялся. — Все неувязки можно ей объяснить.
Историк снова метнул на него взгляд, полный раздражения, но промолчал.
Около этих камней, прозванных Басхом “стоячими”, мы и решили немного перекусить. Небо устало хмуриться, вздохнуло и принялось засыпать нас легким суховатым снегом. Проснулся ветер и начал пробовать на нас силу своего дыхания. Здесь, в горах, никак не ощущалось, что до зимы осталась еще целая луна. Мы свернули свой привал и продолжили подъем. Уходя с уступа, я оглянулась на стоячие камни. Что-то странное исходило от них, грубые силуэты были так... тоскливо обращены к тяжелому серому небосводу, что у меня по спине побежали ледяные мурашки. Впрочем, после ночных видений меня, наверное, просто пугает все необычное в этих горах.
Заночевать мы должны были уже там, где начинаются Итерскау. “Аутерскаа” — упорно вмешивался в мои мысли внутренний голос, исправляя то, что казалось ему помаркой. Хотя с чего бы вдруг? Как и все северяне, я привыкла называть Ветрила Мира первым именем. Что изменилось-то?
Огромные, мрачные пики, цельные куски скал, тонущие в облачном покрове, уже не высились вдалеке набросками и даже не нависали над головами недостижимой целью: мы видели их так близко, словно они были стенами какой-то громадной крепости. Казалось, еще совсем чуть-чуть — и я дотронусь до них рукой. Ближе к вечеру мы поднялись по последнему пологому склону Сандермау: с вершины, на которой мы стояли, Итерскау представали перед зрителем огромной гранитной панорамой.
— Ох ты ж, — тихо сказал Святоша, — если вспомнить все, что об этих местах рассказывалось, удивительно, что мы вообще дошли.
— И не говори, — отозвалась я. — Как далеко отсюда до той долины?
— Дня через два по моим расчетам мы должны уже быть на месте, — сказал Басх. — Я и не представлял, какие они... большие. Ветрила Мира...
Подходящее название, ничего не скажешь. Если только ветрило может быть из цельного камня. В моей груди клокотало какое-то непонятное чувство, смесь страха и восторга: мне казалось, если только я подойду к ним, то уже никому не сыскать те несколько пылинок, которые останутся от меня, растворившейся в сумасшедшей тишине этих скал.
Внезапно небо начало светлеть, сметая, наконец, снежное одеяло. Проглянули из-за вершин звезды... И полыхнула в вышине яркая зеленая лента. Еще одна, затем еще, танцуя на рвущихся тучах, сияя, ликуя и словно бы веселясь.
— Это что еще такое? — испугалась я.
— Никогда не видела, что ли? — удивился Святоша. — Это Песня Неба. На Севере в осенние да зимние луны часто бывает, просто из Семихолмовья не видать.
— С ума сойти...
— Серьезно? Никогда раньше не смотрела?
— Я тоже, — присоединился Басх к моему изумлению. — Много читал про это явление, но никогда не видел.
Святоша усмехнулся.
— Ну, любуйтесь тогда.
Тучи потихоньку расступались, выпуская невероятное сияние из-под своих клочьев. Зеленые ленты рассыпались по небу яркими трепещущими дугами. Для меня весь наш поход оправдался в тот же самый момент — сумасшедшие деньги, обещанные Басхом, здесь казались чем-то ненастоящим и далеким от действительности.
Ты чего ж, братец мой, приуныл?
Не устал ли со скуки страдать?
Ты зачем сюда шел-то, забыл?
Не на бал, чай, вели — помирать.
Ну, да хватит в тоске тонуть,
На портянки душонку рвать:
Легче шею в бою свернуть
Чем безруким век доживать.
Хватит, братец, слезу точить,
Не кривись от вина — допей!
Слушай: если останемся жить,
Наших следом пошлют сыновей.
Слушай: если сегодня — смерть,
Завтра нам уж не голодать.
Хватит, братец, домой хотеть.
Кто ж нас столько-то будет ждать?
Песня зазвучала меж скалами так неожиданно, что мы все вздрогнули. Было впечатление, что ее поют где-то далеко, и до нас доносится только эхо.
— Вроде бы Околица прошла, — сказал Святоша. — А солдатня все поет. Не спится же им тут. Ладно, пошли. Стемнело уж совсем, а на открытом ветре тут спать что-то не больно хочется.
Трава, засыпанная колким снегом, снова захрустела под сапогами.
Однако просвет в небе был очень недолог. Причем настолько недолог, что я уверилась, будто тучи разошлись просто ради того, чтобы показать нам волшебную Песню. Не успели мы пройти и половины пути до скал, как серая пелена вновь сомкнулась над нашими головами, и мы оказались в почти непроглядном мраке. Святоша зажег единственный уцелевший фонарь, но он не особенно помогал делу: снегопад начался настолько густой, что в лучах света лишь роилось несметное число снежных пчел. До настоящего бурана погоде, конечно, было еще далеко, но брести в колючей холодной мгле почти вслепую было трудно и жутковато. Святоша упрямо держал курс на скалы, у которых наверняка можно было укрыться от непогоды, а мы с Басхом покорно топали следом, постоянно поскальзываясь. Под ногами снова был подъем, причем довольно крутой, и при мысли о том, что от одного неосторожного движения я могу покатиться вниз, к моему горлу подступал противный ком.
Мы поднимались зигзагообразной тропой, и справа от меня оглушительно свистел нарастающий ветер. Метель скрыла от нас все, что осталось внизу, заполнив пространство ревущим белесым туманом. Где-то там, над головой, еще пыталась прорваться сквозь тучи зеленая Песня. Совсем стемнело: обычно в это время мы уже грелись у костерка и жевали то, что Небо нам послало, а сегодня приходилось продолжать поход, несмотря на одолевающую усталость. Долгое движение вдоль склона было единственным в нашем случае способом избежать изнуряющих пощечин ветра. Вот Святоша, возглавлявший наше не особенно триумфальное шествие, скрылся из виду: впереди был поворот за склон. Следом исчез и Басх, заслоняя рукой лицо.
Тут сквозь ветер прорвался звук, которого в этих горах не должно было быть. Тонкий, высокий женский голос, тянувший одну тревожную ноту. Прервался. Потом повторился — с резким повышением, словно зов водящего в прятках. “Ку-ку, где ты?..” — пронеслось в моей уставшей голове. Я обернулась, вгляделась в темноту. Ничего, естественно, не увидела, отнесла пробежавший по спине холодок за счет пробравшегося под одежду мороза, развернулась обратно, и мне в лицо ударил особенно сильный порыв ветра. Я глотнула снежинок, закашлялась, и именно этот момент выбрала моя нога для того, чтобы не найти опоры.
За поворотом начинался обрыв, благодаря метели ставший невидимым, и вот по нему-то я и покатилась в колючую снежную мглу, успев издать что-то вроде короткого писка. Когда мерзлая земля, наконец, закончила пересчитывать мои ребра, а мое лицо прочно утвердилось в снегу, я сделала попытку пошевелить конечностями. Вроде бы ничего не сломала. Болела нога в области щиколотки, но ничего такого, что беспокоило бы всерьез. Я села, выплюнула набившийся в рот снег. Нет, мне точно повезло. Далеко, интересно, улетела?