Сия невеликая повесть не есть руководство или трактат. Это лишь сборник сохранившихся до наших дней обрывков сведений, которые могут быть полезны тем, чьи желания, несмотря на все предостережения, стремятся выше обыденного труда. Мы говорим о том, что нельзя овладеть Высшим знанием, не обуздав свои страсти; однако не может достичь вершины и тот, в чьей груди они не родятся вовсе. Ибо жажда знания – это тоже страсть, а тяжкая победа над собственной природой – достаточная цена за истинную свободу”.
Ох. Я закрыла книгу, не позаботившись запомнить, на какой странице остановилась. Вместо того, чтобы развлечь, чтение лишь вызвало во мне новую волну колкой тревоги и беспокойства. Что-то подсказывало мне, что подобные речи не добавят мне душевного равновесия.
Лунные Поля... Что это за место? Я никогда не слышала о нем в Адемике. Где оно находится? Почему о нем говорят так, словно вся магия родом оттуда? И что это за разговоры о свободе?
В Адемике ученикам обычно обещали могущество. Богатство. Славу, на худой конец – пусть даже дурную. Но вот свободы не обещал никто. Даже какой-нибудь потешной, не то, что истинной.
Истинная свобода… от чего? Вот я вполне себе свободна. Никто не может указывать мне, куда топать и чем заниматься. Кроме, естественно, голода и прочих обыденных человеческих нужд. И мне этого хватает. Смею думать, такой же свободой располагает каждый выпускник Адемики. Что я могу найти в этих Лунных Полях?
И тут небо над моей головой проснулось. Зеленая искра занялась в нем как-то вдруг, неожиданно, наполнив своим сиянием все обозримое пространство. У меня перехватило дыхание: казалось, что танец лент из тончайшего, прозрачного изумрудного света сопровождается пением какой-то далекой флейты… или так поет ветер? Не разобрать…
Ожившие горы внимали небесному представлению молча, любуясь красотой Песни безо всяких помех. Это было столь совершенно, что на мои глаза навернулись слезы. Все мое нутро наполнялось чем-то, о чем я вовсе не просила и чего не желала, но Песня не задавала вопросов. Она не спрашивала, хочу ли я присоединить свой жалкий голос к ее необъятности, она просто пробирала до краев все мое существо, ничтожность которого я так остро сейчас ощущала. Какая, к черту, может быть свобода у частицы настолько крохотной и незаметной?
Пой, небо, верни мне ясность мыслей и истинное спокойствие, раз уж свобода мне недоступна. Вот и говорите мне потом, что не видеть ничего дальше собственного носа – это плохо. На самом деле стоит всего лишь на миг отвлечься от своих собственных тревог и чаяний – и оказывается, что по сравнению со звездным небом ты лишь мелкая сошка, значащая немногим больше, чем прошлогодний снег. Как, собственно, и все твои великие нужды и планы. Тут недолго и устыдиться! А выбора у тебя немного: либо ты возвращаешься в случайно покинутое болотце покорным куликом, либо…
Я вздохнула, снова потянулась за книгой. Раскрыла ее. Стройное повествование завершилось вместе со вступлением, дальше страницы были украшены какими-то угловатыми и бессмысленными на первый взгляд рисунками и выкладками, написанными еще более странно и запутанно, чем то, что мне уже довелось прочесть.
“Речи Фармагнуда Старшего.
Мир творит сам себя на перекрестке из четырех Сил… Мы зовем это Великим Рождением, которое длится вечно. Великим Умиранием, которое никогда не завершится. Мир начался со вспышки пламени. Мир начался со снежинки. Мир родился из Вечной Тьмы, которая никогда не будет познана. Мир произошел из Великого Света, который ничего не освещает. Ищи их следы в отпечатках копыт; на роге у быка; на шипах терновника; в слове мудрости.
Погрузи руку в огонь, желая творить; коснись льда, желая обрести целостность. Смотри во тьму, желая обрести силу; смотри на свет, желая обрести знание. Твори мир, высекая самого себя из камня собственных страхов.
Перебори свои желания, помести себя в розу ветров, чтобы они точили тебя, как скалу, помогая тебе обрести свой истинный вид. Противься же всему, что отвращает тебя от беседы с Творением. Так обретешь мир, и да произрастет из твоей души сила, как произрастает злак из земли, очищенной от сора”.
Ну! Вот это уже больше похоже на обычные рассуждения наставников. Особенно про тяжкую борьбу с собственными желаниями. Похоже, это все, что им удалось понять в вычурных изречениях этого Фармагнуда. Вся речь выглядит так, словно почтенный старец – во всяком случае, он представлялся мне именно таким – давно и плотно сидел на цветной водичке. И в то же время она оставляет после себя некий странный привкус своей бессмысленностью и – в моем, уже малость искушенном магической литературой понимании – предсказуемостью. С таким же ощущением слушаешь барда в таверне, поющего про извечные сражения Добра и Зла.
Но стали бы собирать изречения, которые годятся разве что для красивого старинного предания, в отдельный том? Только не в Адемике. Они там давно научились различать, где искусство, а где польза.
Дальше снова начинались какие-то рисунки, похожие на те, что мы иногда рисовали перьями от нечего делать. Я перевернула страницу, продолжая чтение. О, снова рука переписчика, почерк без узора и характера. Залюбуешься. Речи старца Фармагнуда были словно вырваны из другой книги, а тут все привычно и понятно.
“Из комментариев Гальдры Асагримм” — гласило заглавие страницы.
“Вас удивляет, мои дорогие ученики, малый круг нашего собрания, хотя я не скрывала их ни от кого, и вся школа знает об этих занятиях. То, что вас собралось так немного, лишь подтверждает мое убеждение в том, что отступать от стандартной программы курсов ради погружения в архаику готовы очень немногие. Вы можете сказать, что мне следовало лучше изложить цель этих факультативов, я и сама, пожалуй, недовольна тем, что мое приглашение звучит, как речь базарного зазывалы – но, увы, сказать больше мне не позволяет суть уроков. Более того, сами занятия станут дополнительным отсевом для тех, кого их цель не заинтересует.
Итак, я предполагаю, что вы учли мою рекомендацию и ознакомились с речью достопочтенного Фармагнуда Старшего, покойного главы Основы Основ. Было бы очень интересно, если бы вы нашли время для составления краткого резюме по прочитанному абзацу: это поможет мне лучше изучить ваши индивидуальные особенности.
А теперь давайте поговорим о практике Чадры. Вам всем знакомо это понятие, которое ввели наши коллеги от Просвещенного Юга? Думаю, все помнят, какие интересные метафоры для описания этого метода находит его создатель, Итрекер Яльфад: “Слово “истина”, будь оно именем, непременно носила бы женщина. Вообразите же себе красавицу, укутанную в шелка и блистающую жемчугами; собой услаждает она взоры, обращенные к ней; но стократ больше насладится тот упорный, кто решится к этим шелкам прикоснуться и – слой за слоем – сбросить их для радости более яркой, жгучей и осязаемой. Истина требует внимания; она требует времени; она требует доверия; наконец, она требует любви”.
Это кажется излишним умствованием многим практичным умам современности, согласны? Мои коллеги по преподаванию и практике предпочитают видеть истину препарированной на анатомическом столе. Если она милее вам в таком виде, то мои уроки не для вас. Практика Чадры – это выбор тех, кто желает впустить истину не только в свой ум, но и в сердце. Она не терпит над собой насилия, свойственного сухому разуму: она предлагает вам игру, где вы будете срывать с нее покров за покровом”.
Как жалко! Прихотливый, чарующе плавный слог Гальдры Асагримм успел меня захватить, но запись оборвалась. Словно наставница – она виделась мне статной, рослой женщиной без свойственной магессам Адемики напыщенности – зачитала вступительную часть своей лекции, а затем молча вышла из онемевшей аудитории. Ее слова вызывали невольную улыбку: сложно было описать отношение ученых мужей из Адемики к познанию точнее, чем это сделала она. И ничегошеньки не изменилось со времени ее удивительной лекции, уж я-то знаю! Следующая страница. Полустертая, словно бы инородная, поблекшая…