Выбрать главу

За столом у окошка я увидела знакомую рыжую голову. Святоша задумчиво курил — но на стук дверей не замедлил обернуться. Ощерился улыбкой, махнул мне, приглашая присесть. Я заметила, что кружки было две. Неужто меня ждал? Диковинные дела… Не в его духе, во всяком случае…

“Это сон, — услышала я предостерегающую тень шепота над ухом. — То, к чему ты привыкла… может тебя удивить”.

Я села напротив Святоши и потянулась за кружкой, которая предназначалась мне. В ней было что-то горячее, приятно греющее руки, но я не успела притянуть ее к себе и отхлебнуть: ладонь Святоши накрыла мою сверху.

— Как прогулка? — спросил меня мой напарник, пока я судорожно соображала, в чем смысл этого неожиданного жеста. Мой ответ получился невнятным:

— Сыровато.

— Следовало ожидать, — улыбнулся Святоша и принялся гладить мои руки. — Кажется, ты замерзла.

Его пальцы отняли мои озябшие ладони от кружки и принялись растирать их, делясь своим теплом. На меня же нашло странное оцепенение, и я могла только смотреть на это — с тупым удивлением и, кажется, нелепо приоткрыв рот.

— Что-то не так? — спросил Святоша, с беспокойством глядя на мое изменившееся лицо. — Была какая-нибудь неприятная встреча в деревне?

— Не то, чтобы… — пробормотала я, изо всех сил вспоминая советы вьюнков не противиться ходу сна. В ход шла вся моя выдержка.

— Опять Гведалин хотел чего-нибудь? — густые брови цвета ржавчины сошлись углом на переносице. — Вольно ему своей Нейрой козырять… как бы я ему меж глаз не козырнул. Ну, скажи — он?

Я замотала головой, не разжимая губ, а к глазам почему-то подступили жгучие слезы. По сравнению с этим сном предыдущие три показались мне тусклыми и неживыми, а здесь… здесь даже воздух был слишком, слишком настоящим… и так сильно пах элем и хвоей…

— Эй, что с тобой? — Святоша окончательно встревожился, наблюдая за тем, как я тру глаза кулаком, тщетно пытаясь скрыть влагу. — Навелин, любимая, что случилось?

В его последних словах было столько силы, что они легко могли бы перешибить чей-нибудь хребет, если бы обрели плоть. Во всяком случае, во мне от них что-то надломилось и рухнуло в непонятную бездну, о существовании которой мое нутро до сих пор не подозревало. Не в силах больше сдерживаться, я вскочила.

— Сейчас быстро сбегаю наверх и вернусь, — улыбаясь и почти не соображая, я напропалую врала сквозь слезы. — Туда и обратно — мигом… и все-все расскажу, честно…

Мигом. До ближайшей двери в следующий сон, каким бы он ни был…

— А ну, стоять, — Святоша тоже встал и стремительным, почти хищным и невыносимо хозяйским жестом перехватил мою руку. — Иди-ка сюда сперва.

И, прежде, чем я успела возразить, он притянул меня к себе. Время, почуяв мою слабость, любезно замедлилось, чтобы я могла сполна ощутить жар его рук, обвившихся вокруг моей талии. Он делал это, не сомневаясь в своем праве — уверенно и… нежно. Если только может быть нежным лезвие ножа, щекочущее тебе спину, конечно. Его глаза были так близко, что я видела каждую ресницу. Ох, Белка… в конце концов, это лишь сон, так почему же, черт возьми…

Его горячее дыхание смешалось с моим, и зыбкий мир вокруг нас немедленно утоп в отваре дурмана, густом и горьком, точно дикий мед.

Когда я встрепенулась и открыла глаза, нежное тепло на моих губах оказалось кружкой с душистым чаем. Это было так неожиданно, что я тут же уронила ее, и чай вылился на шкуры, покрывающие пол.

Прорвавшиеся наконец слезы помешали мне сразу понять, где я нахожусь. Размазывая их кулаками по щекам, я едва смогла осознать, что все кончилось. Волшебный сон, в который Ганглери погрузил меня, чтобы пустить в мой разум первоначальные силы и помирить меня с моим даром... он завершился, и я снова в пещере мага.

Вот только… почему я совсем одна? Разве Ганглери не обещал, что будет наблюдать за мной и следить, чтобы все прошло хорошо? И где Святоша? Разве Ганглери разрешил ему вставать? Куда они оба ушли?

Я обратила свой вопросительный взор к огню, мирно урчавшему в очаге. Если бы он мог, он, наверное, пожал бы плечами.

“Осторожно...” — предостерегающий шелест заставил меня судорожно хватиться за ухо. Ох, мрак побери! Вьюнок по-прежнему был там! Разве эта странная форма неизвестной мне силы не должна была остаться во сне?!

Ответ был один: я по-прежнему сплю, и это — лишь очередное видение.

“Ты слишком поддалась сну, — сурово пожурили меня мятые лепестки на моей ладони, которые я потерянно разглядывала, не зная, что предпринять. — Этот, новый — совсем маленький… Следующий тебя поглотит”.

— О таком меня никто не предупреждал! — вслух возмутилась я.

“Тебя предупреждали, чтобы ты не поддавалась! Ты отдала сну слишком много чувств!”.

Умники чертовы…

Чувствуя себя так, словно мне пониже поясницы насыпали острого золотого перцу, я швырнула цветок на пол и закричала:

— Ну и пусть глотает, если поперек горла не стану!

Намереваясь растоптать посеревшие лепестки, я занесла ногу и приготовилась вложить в этот шаг всю свою злость и накопившуюся усталость. Однако цветок внезапно вспыхнул зеленым пламенем, которое обвило мою ногу крепким жарким жгутом, а затем стиснуло ребра и плечи, лишив меня возможности пошевелиться. Толстые стебли, дети лунного света и Небесной Песни, подчинили себе пространство, и в мой разум ворвался уже не шепот — самый настоящий рев:

“ПОГЛЯДИТЕ-КА НА ЭТУ БЕЗУМНУЮ! В ЧАС, КОГДА ЕЕ СОБРАТЬЯ МОЛЯТ ХОТЬ О КАПЛЕ СИЛЫ, ОНА ЖАЖДЕТ ИЗВЕРГНУТЬ НАС, ТОЧНО ПРОКИСШЕЕ ПОЙЛО! ЭТО ВЕРШИНА ТВОИХ ЖЕЛАНИЙ, ЖАЛКОЕ СУЩЕСТВО?!”.

— Руки прочь от моих желаний — какие уж есть, зато мои!

Пульсирующие зеленые вены на каменных стенах грозно полыхнули и снова стали меняться. Огненные ленты жгли мое тело, и всякую минуту я готова была упасть.

“МЫ СПАСЕМ ТЕБЯ ПРОТИВ ТВОЕЙ ВОЛИ — СНОВА, ХОЧЕШЬ ТЫ ЭТОГО ИЛИ НЕТ! НЕ ДУМАЙ ТОЛЬКО, ЧТО ЭТО ПРИЯТНО!”.

— Не нравлюсь — ищите себе другого... носителя, или как вы там называете таких, как я! А меня можете оставить сну — было б ради чего просыпаться!

И тут пространство, наполненное звенящей зеленой яростью, вдруг смокло — и издало тихий, почти нежный смешок.

“Что, прямо-таки ни одной причины? Жаждешь стать ветром на Лунных Полях так, словно никто не встретит тебя за чертой рассвета”.

Моя одежда осыпалась с меня пеплом и исчезла, точно растворившись в полу. Пещера была во власти сияющих стеблей, и их огонь, ставший вдруг теплым ручейком, тек по моей руке, сплетаясь в узор.

“Мы — лишь поток, и мы нуждаемся в русле. Мы умеем давать плоть мечтам, но сами не имеем ни одной. Поделись с нами своими желаниями — нам и вправду неважно, какими они будут. И ты увидишь, что мы умеем быть верными”.

— Вам кажется, что мы договоримся? — спросила я, вытягивая перед собой руку и невольно любуясь призрачными переливами.

“Мы — не проклятье”.

Весь свет в пещере погас как-то разом, и я осталась одна в бархатной темноте. На моей вытянутой ладони сам собой распустился нежный цветок, дитя серебра и аметиста. Я сжала ее в кулак и почувствовала, как рвется по моим мышцам и сухожилиям леденящая молниеносная дрожь, а по телу хлещет тысячью плетей неизвестно откуда взявшийся ветер. Пространство сжималось и готовилось растворить меня, но было поздно. Другая Сила предъявила на меня свои права — и они были стократ более законны…

Я закрыла глаза в пятый раз.

Глава 24

Пробуждение было отвратительным. Ясное дело, что я и не ждала никакого отдыха... и все же меня разобрала эдакая телесная обида на саму себя и на бесстрастный темный профиль Ганглери, резко проступающий на фоне стен убежища, золотисто-алых в свете очага. Действительность его пещеры, Мастерской и окружающих ее пустынных гор навалилась на мой измученный разум бесцеремонно, точно жирная шлюха, окучивающая мертвецки пьяного клиента, она хватала меня за щеки и дышала мне перегаром в лицо. Я привыкла к тишине, царящей обыкновенно в этом убежище, но сейчас эта тишина рассыпалась в прах треском пламени, шорохом шкур и еще какими-то звуками, которых я раньше не замечала. Отблеск пламени на стенах был настолько ярким, что невольно приковывал взгляд, соперничая с прочими беснующимися вокруг меня цветами. Когда я поднялась на локтях, мои глаза заслезились, и я почувствовала тошноту. Пришлось зажмуриться. Вроде бы отпустило. Спустя пару мгновений я решилась разлепить веки.