Выбрать главу

– А где твой брат?

– Не знаю, ушел куда-то с парнями сразу после беседы.

– Хорошо. Когда он вернется, предупреди, чтобы не пускал сервиторов в дом.

Я оставил ее в спальне и вышел в гостиную. Кубик с записями Зиммелса все еще лежал в кармане куртки. Достав его, я вставил модуль в гнездо своего аппарата и просмотрел открывшееся меню. В нем числилось около полутора сотен имен, но Коррин Арберри среди них не было.

Довольный, что имеется хотя бы один сочувствующий союзник, я начал изучать лидеров революции.

Мой второй день начался с похорон Пенни Маокавиц. Мы вместе с Рольфом, надев черную форму, представляли местную полицию.

Церковь помещалась в простом треугольном здании из полированных алюминиевых опор с затемненными стеклами вместо стен. Я насчитал около двух сотен человек, пришедших на службу, и еще примерно восемь десятков остались бродить снаружи. Вместе с губернаторами и другими высокопоставленными представителями ООН и ЮКЭК я сел на переднюю скамью. Службу вел отец Кук, а отрывки из Библии читал Энтони Харвуд; естественно, из Книги Бытия. Энтони я уже знал из записей Зиммелса – еще один из ведущих активистов Бостона.

После отпевания мы покинули церковь и прошли несколько сотен метров до широкой поляны за пределами города. Фашоле Нокорд возглавлял процессию, держа в руках урну с прахом Пенни. Все умершие в Эдене обязательно кремируются; жители не хотят, чтобы тела разлагались в земле. Это слишком долгий процесс, а поскольку Эден еще растет, всегда есть вероятность, что останки могут выйти на поверхность вследствие перераспределения слоев почвы.

В середине поляны была вырыта небольшая яма. Петр Зернов, выйдя вперед, положил на дно большое угольно-черное семечко; на мой взгляд, оно выглядело как сморщенный плод конского каштана.

– Пенни всегда хотела умереть здесь, – громко заговорил он. – Я не знаю, что это за семя, но оно было результатом одной из ее разработок. Когда-то она сказала, что на этот раз отказалась от функциональности и занялась просто красивым растением. Я уверен, оно будет прекрасным, Пенни.

Петр отошел назад, и его место занял пожилой мужчина восточного типа в инвалидном кресле. Это была старинная коляска, сделанная из дерева, на огромных колесах с блестящими хромированными спицами. Двигателя в ней не было, и по густой траве коляску катила молодая женщина. Я не смог ее рассмотреть: широкий черный берет закрывал большую часть опущенной головы, так что был виден только длинный хвост белокурых волос, спускающийся вдоль спины. Но вот старик… Я задумчиво нахмурился, глядя, как он берет горсть пепла из поднесенной Фашоле Нокордом урны.

– Кажется, я его знаю, – прошептал я Рольфу.

Это стоило мне еще одного взгляда, к каким я уже стал привыкать.

– Да, сэр. Это Винг-Цит-Чонг.

– Черт побери.

Винг-Цит-Чонг разжал пальцы, и облачко сухого пепла опустилось в ямку. Генетик, не менее гениальный, чем Пенни, изобретатель сродственной связи.

По пути к городу со мной заговорил отец Кук. Невероятно добродушный и серьезный, какими могут быть только священники. Его возраст приближался к шестидесяти, черное с бирюзой одеяние указывало на принадлежность к Единой христианской церкви.

– Смерть Пенни стала настоящей трагедией, – произнес он. – Особенно ужасной для такого закрытого общества, как наше. Я надеюсь, вы быстро схватите преступника.

– Я постараюсь, отче. Предыдущие два дня оказались для нас весьма беспокойными.

– Не сомневаюсь в этом.

– Вы были знакомы с Пенни?

– Я знал о ней. Боюсь, отношения между церковью и учеными-биотехниками в последнее время стали несколько напряженными. Пенни не была исключением, но она посетила несколько служб. В преддверии смерти люди нередко проявляют любопытство к божественному учению. Я не ставлю это ей в вину. Каждый приходит к вере своим путем.

– Вы исповедовали ее?

– Сын мой, вам ведь известно, что на этот вопрос я не отвечу. Священники хранят секреты своей паствы еще тщательнее, чем врачи.

– Я просто хотел знать, не говорила ли она о самоубийстве?

Он остановился под деревом с некрупными буро-зелеными резными листьями и пучками оранжевых цветов, свисающими с каждой ветки. Темно-серые глаза взглянули на меня с насмешливым сочувствием.

– Я полагаю, вам уже рассказали о трудном характере Пенни Маокавиц. Так вот, ко всему прочему, она обладала чудовищной гордыней. Пенни не бежала ни от каких испытаний, посылаемых жизнью, включая и свою ужасную болезнь. Она никогда не стала бы совершать самоубийство. Я думаю, то же самое можно сказать и обо всех здешних жителях.