А на четвёртый год Кукубаева перестала ходить в бассейн – папа Кукубаевой решил не тратить больше времени дочки на плавание:
− Лагерь обещали и ни разу не взяли, − жаловался всем папа Кукубаевой. – Списали со счетов после второго года обучения, спихнули в группу аутсайдеров.
Лиза тоже перестала ходить – её мама нашла дочери другой бассейн, более глубокий и в два раза длиннее.
Филимонова же иногда по-прежнему ходила. Она привыкла к группе, к доброму тренеру, да и Ленивцева Филимонову очень любила. Настя уже была в пятом классе. И если раньше ей безумно нравились современные песни и взрослые сериалы, и соцсети, и вся эта свободная жизнь, то почему-то, чем старше она становилась, тем становилось скучнее дома одной. У Насти появилось острое щемящее чувство одиночества, она поняла, что не может без бассейна, её не хватает тренировок. Филимонова пробовала ходить на спортивные кружки в школу, даже на бадминтон, но всё было не то. И теперь Филимонова после уроков сама бежала в бассейн через пять светофоров и десять дорог. Иногда ей казалось, что тренер Ленивцева очень удивлена её приходу.
− Настя! Ты?! – восклицала она. − Плавай тогда с мальчиками. Девочек, сама видишь, и без тебя на дорожке много.
И Настя плавала. Она вдруг поняла, что ей ужасно нравится делать стартики, повороты, подныривать на сальто и выныривать как можно дальше после прыжка с тумбочки. Но по-прежнему не нравится уставать! И потом плестись домой по морозу в темноте. На обратном пути хотелось есть, хотелось горячего чаю. Насте было одиноко на каждом из пяти светофорах и на всех десяти дорогах. «Вот бы кафе! – мечтала Настя. − А там какой-нибудь мальчик, пусть даже тот дохляк с пирожками, и ждёт меня за столиком. А я улыбнусь и закажу двойной кофе-капучино (в сериалах же пьют только кофе) и какой-нибудь торт, всё равно какой, но главное, чтобы со взбитыми сливками и с орешками»… Мечтая, Филимонова укорачивала обратную дорогу до дома, входила в квартиру, валилась на диван, но надо было ещё идти в школу, забирать младшую сестрёнку с продлёнки. «Хорошо, что не в садик, хорошо, что сестра уже школьница, − думала Филимонова. – В садик я бы точно не доплелась, упала бы в сугробе, свалилась и замёрзла». Филимонова наливала в пластиковую бутылочку из под коки чай-кипяток—бутылочка на глазах наклоняла горлышко – будто кланялась Филимоновой. Филимонова глотала на улице горячий чай из покорёженной бутылки – чай на морозе остывал быстро…
Соревнования Филимонова по-прежнему обожала. И пусть многие знакомые мальчики и девочки больше не замечали её, но всё равно оставались мальчики, которые Филимонову замечали. Филимонова плавала уже на соревнованиях со старшими. И ей стало неудобно не разминаться. Приходилось потом ждать своего заплыва с мокрыми волосами, заворачиваясь в полотенце. И всегда рядом оказывался мальчик, с которым Настя болтала, общалась, который был от неё без ума и, казалось, не замечал, что волосы у Насти мокрые и висят как палки.
И вот настал самый трагический для Филимоновой день. Отбирали на первенство города. На соревнованиях плыли только двести метров кролем. И всё. Никаких брассов, никакой «спины» − коронных дистанций Насти. Филимонова впервые сидела и смотрела соревнования, ни с кем не болтая. Большие девочки, лет по шестнадцать, плавали как рыбы, как русалки. «Ведь я тоже так могу, − думала Филимонова. – Ну потом в будущем. Я буду ходить на тренировки, буду! Да и пусть буду уставать. Потерплю. Я тоже хочу так плавать. Я хочу быть как эти девочки − настоящей русалкой».
Филимонова стартовала в предпоследнем заплыве по крайней дорожке8. Ей вдруг так захотелось хорошо проплыть. Показать, что она талантливая пловчиха, что она лучше остальных! Пусть Лаврентий Леонидович увидит, как она плывёт. Он как раз стоит и даёт свисток, только что-то свистка всё не было, крякнула какая-то крякалка… Все поплыли.
− Плыви, Настя, плыви! – сказал Лаврентий Леонидович.
И Настя поняла, что прозевала старт. Она так разозлилась, и всё думала, пока плыла – как же это без свистка. Неужели эта крякалка и есть теперь свисток? На втором повороте она догнала всех, на третьем вырвалась вперёд. Но поворотов-то предстояло семь, а бассейнов, соответственно, восемь. К пятому повороту Филимонова почувствовала, что руки и ноги немеют – она задыхалась, но плыла. После шестого поворота, она на секунду остановилась, увидела всех впереди себя, поняла что всё, что не имеет смысла плыть, она всё равно будет последней. Филимонова поднырнула под ленту дорожки, подтянулась на бортике, вылезла. К ней уже бежала медсестра, отвела в кабинет. Филимонова наврала, что у неё свело ногу, и закололо в боку, и вообще кружится голова. Медсестра попшикала чем-то освежающим на ногу, дала какую-то таблетку, и Филимонова поплелась в раздевалку. Дверь в кабинет медсестры размещалась рядом с судейским столом. Была пауза, никто не плавал, сканер на столе выплёвывал грамоты, группа тренеров собралась вокруг Лаврентия Леонидовича, о чём-то говорили.