Джентльмены никогда не торопятся
Хуже не бывает, когда в эстафете команду из-за тебя дисквалифицируют
Дедушка Насти был завсегдатаем в фойе бассейна и всё про всех знал и просто безобразно своей внучкой хвалился. А Платона обзывал «математиком». При маме – никогда, при папе – тем более. А если Платон один в фойе бассейна заходил, дедушка комментировал:
− Математик явился!
Это было очень неприятно. Но мама учила Платона быть выдержанным, спокойным, скрывать свои чувства.
− Это очень пригодится, когда после университета на работу устраиваться станешь. – успокаивала Платона мама после особенно обидных случаев и слов. − Выдержанных людей все любят, все их ищут. Психи никому не нужны, их, если возьмут на работу, потом уволят. Психи только в фойе бассейна и могут общаться. Негде больше.
− И потом, − говорил Платону папа. – Умные люди никогда не отвечают дуракам. Понимаешь, кого я имею в виду?
Платон послушно кивал и тихо объяснял:
− Умные люди, воспитанные люди… Где они? У нас в бассейне одни дураки. Только и делают, что хвалятся.
− Ну и пусть хвалятся, − сказала мама. – А вот джентльмены никогда не хвалятся!
Джентльменов Платон уважал. Папины любимые Холмс с Ватсоном – джентльмены, мамины любимые Дживс с Вустером – джентльмены, и любимые герои Платона, трое в лодке, не считая собаки – тоже джентльмены. А уж Вилли Фог – всем джентльменам джентльмен.
И Платон решил вести себя как джентльмен.
− Математик явился! Явился – не запылился, – объявлял дедушка Насти всем вокруг.
Платон не реагировал, снимал куртку.
− Хи-хи, математик, − хихикали бабушки.
Платон не слышал, переобувался.
− Ну что: ОФП или две воды? – дедушка Насти такой, пока не ответишь, не отвяжется.
− Одна вода, − отвечал Платон с невозмутимым, хмуро-серьёзным видом. Платон не успевал к началу тренировки: школа-то далеко.
− Моя уже плавает! – счастливо улыбался дедушка Насти, демонстрируя зубы, похожие на оградки заброшенных дач. Платон не подозревал, что сохранить свои зубы в возрасте дедушки Насти – большое достижение. Платон пугался щербатых оградок. Платон отворачивался, старался поскорее положить обувь в мешок и пройти мимо администратора в гардероб – лишь бы не видеть этого престарелого сплетника. Немного успокоившись, уже в бассейне, Платон переставал обижаться: ну, математик, и что теперь? Главное, что не показал вида, что не обиделся.
Платону нравился Груша. Гриша Грушев. Прежде всего, потому что дедушка Груши с дедушкой Насти не общался. Они демонстративно друг друга не замечали. И Платон думал: какой дедушка Груши молодец. Не боится не дружить. Ещё пройдёт мимо дедушки Насти и презрительно так в его сторону глазами стрельнёт…
Платон был брассист. У Платона всего одна грамота за четыре года была: за первое место на двести-брасс. Платон её в школьное портфолио вставил, и вся школа, все немощные одноклассники-очкарики гордилась, что у них в классе учится настоящий пловец, брассист, выполнивший третий взрослый спортивный разряд! По шахматам –то у многих второй взрослый был, шахматами в школе никого удивить было нельзя, а вот брассом двести метров проплыть, это вам не партию выиграть, ну или хотя бы вничью сыграть.
На отборочных соревнованиях Платон занял пятое место по брассу и вошёл в сборную бассейна. В сборную входили семь первых, восьмой – запасной. Все хотели войти в сборную, все об этом мечтали. Но только не Платон! Платону было некогда ездить в далёкий бассейн на другой конец города. Платон учился, он не хотел пропускать учёбу. Он и мама хотели попросить тренера, чтобы их исключили из сборной – ведь есть же, в конце концов, в сборной запасной! Но, только Платон хотел переговорить, как тренер вынес своему подопечному справку-освобождение от школы, подписанное аж самим директором бассейна! И Платон не посмел возразить, и мама его не посмела − в школе ценили спортивные успехи Платона. Возражала только репетитор Татьяна Альфредовна, но и она успокоилась, когда мама Платона перенесла занятие на тот же день, но совсем на вечер, плавно переходящий в ночь.
Каждый день кубок города был посвящён одному стилю: кролю, кролю на спине, брассу и баттерфляю. Эти дни были растянуты на всю осень. Чтобы ребята успели отобраться, подготовиться, выступить в отборочных и в финале. Настя Мазлова по всем стилям в сборную входила. Насте ради такого случая даже гидрокостюм купили. За пятнадцать тысяч! Это дедушка всем сообщил. Он вёл себя все отборочные дни вообще безобразно. Хвалился, хвалился, хвалился. Особенно в день брасса. Девочки плавали раньше мальчиков, и Платон выслушал в фойе целую тираду дедушки: его внучка первая, а её соперница рыдает. И это дедушка Насти повторял всем, кто входил, и мальчикам-спортсменам, и их родителям, и даже окорочкам-абонементникам, тем, кто забыл, что в день соревнований абонементники не приходят. Повторял дедушка, что соперница рыдает с довольной улыбкой. Дедушка злорадствовал. Правда потом, когда вывесили протоколы, выяснилось, что Настя вторая, а соперница первая. А рыдала, потому что чуть-чуть до второго взрослого не дотянула, не хватило десятых секунды. Платон, когда вывесили окончательные протоколы, собственноглазно убедился: Настя вторая везде, и на 50, и на 100. «То есть восемь грамот, − почесал затылок Платон. – Вот это да!»